— Кого ее? — Вздрогнул увлеченный собственным рассказом Аркадий Семенович.
— Экономку, бабушку нынешней Ефросиньи.
— Бог ты мой, — схватился за голову Иванов, — как же это я не сообразил-то сразу. И ведь чуть с ума не сошел от раскаяния. Ну, спасибо, Ярослав, если бы вы знали, какой сняли камень с моей души… Я ведь, признаться, считал, что это я ее… В припадке умопомрачения…
Скорее всего Иванов сейчас не притворялся. Да и вообще его рассказ показался Ярославу достаточно искренним. Возможно, Аркадий Семенович сместил кое-какие акценты, но в общем и целом его воспоминания вполне совпадали с происходившими вокруг оракула событиями. Единственное, в чем Иванов путался, так это во временных рамках, видимо, в силу каких-то причин не всегда улавливая различия между самим собой и своим дедом.
— Скажите, Аркадий Семенович, вы помните все, что с вами происходило в зоне отчуждения?
— В том-то и дело, Ярослав, что не все. Ко многому я был, конечно, готов, ибо прочитал записки деда. Когда Светлана Алексеевна пригласила меня на новоселье, я уже знал, что встречу в отстроенном оракулом дворце призрака. Я даже догадывался, кто будет играть роль этого призрака. Вы, вероятно, не в курсе, что экономка Ефросинья была незаконнорожденной дочерью старого графа и прабабушкой Николая Ходулина. В общем, встречу с Друбичем на балу у графа Глинского я помню. Там был очень неприятный момент с дуэлью, который меня, признаюсь, пугал. Дед писал, что лейб-гвардии поручик Друбич его ранил. Во всяком случае, именно после удара шпагой дед пришел в себя. То есть вновь стал Доренко Терентием Филипповичем. И далее его приключения продолжались уже в этом качестве.
— А своего старого фронтового знакомого Друбича ваш дед встретил раньше, чем состоялся бал у призрака?
— Разумеется, Ярослав. С этой встречи все и началось. Точнее, все началось с диадемы, которую обнаружил племянник старого графа Николай Глинский.
— Ваш дед встречался с оракулом?
— Да. встречался. Хотя пишет об этом крайне скупо. Вся эта история с призраками на него очень сильно подействовала. Потом, эта странная дуэль…
— Лейб-гвардеец поручик Друбич убил на той дуэли фон Дорна. Убил, а не ранил, Аркадий Семенович.
— Вы хотите сказать, что эта история с Глинским и императрицей происходила в действительности? И что фон Дорн и Друбич действительно дрались на дуэли?
— Да.
— Но откуда вы это узнали?
— От вас, Аркадий Семенович. Впрочем, в тот момент вы звались Терентием Филипповичем.
— Клянусь, Ярослав, я этого не знал. Нет ничего подобного в записках моего деда.
— Скорее всего, эти реальные воспоминания Терентия Филипповича Доренко-фон Дорна вложил в ваши уста оракул.
— Вы, следовательно, настаиваете, что настоящая фамилия моего деда была фон Дорн?
— Безусловно, и он был прямым потомком того самого фон Дорна, которого убил в восемнадцатом веке на дуэли мой предок поручик Друбич. Но, надо сказать, ваш дедушка расплатился с долгами и в двадцать седьмом году прошлого века отправил в мир иной бывшего офицера с той же ненавистной, надо полагать, всем фон Дорнам фамилией.
— Здесь вы правы, Ярослав, — кивнул Иванов. — Дед, правда, называет Друбича шпионом и контрой, но дело, конечно, не только в этом. Он не доверял Друбичу, боялся, что тот его обманет. Более того, он заподозрил, что Друбич и Глинский пытались его отравить. Ибо всех этих призраков воспринимал, как бред собственного, воспаленного отравой ума. О существовании диадемы он тогда и подумать не мог. Он следил за Друбичем и Глинским, рыскал за ними по лесу и даже подговорил каких-то бродяг на них напасть во время радения, устроенного экономкой Ефросиньей.
— Монголо-татары, — усмехнулся памятливый Кравчинский.
— Дед пишет просто о бродягах, которых Друбич с Глинским перестреляли из револьверов. А при чем здесь монголо-татары?
— Это, видимо, ошибка оракула или его ноу-хау, — пояснил Аполлон. — А вы разве не помните, как договаривались с этими печенегами?
— К сожалению, я многого не помню, господин Кравчинский. В частности, я очень хорошо помню, как Стеблов с Гришкой доставили вас во дворец, а дальше последовала вспышка и провал в памяти. Есть несколько моментов, которые я помню довольно отчетливо, но они слишком уж совпадают с тем, что я вычитал в воспоминаниях деда. В частности, я помню посещение оракула, убийство Ефросиньи и засаду, устроенную на вас, Кузнецов. Иногда ко мне словно бы возвращалась собственная память, и я пытался проанализировать ситуацию. Знаете, как это бывает во время ночного кошмара, вроде бы очнулся, обрел себя в реальности и вновь провалился в пучину сна.
— А чем закончилась ваша засада на поручика Друбича?
— Яркой вспышкой. Видимо вмешался оракул, как вы его называете.
— Нет, Аркадий Семенович, оракул здесь ни при чем, — отозвался Ярослав. — Это я застрелил Стеблова и Гришку, а вам проткнул горло шпагой.
— Правильно. — Иванов поднялся с кресла. — Ваше лицо, Кузнецов, я запомнил. Поэтому и был уверен, что диадема у вас.
— Очнувшись, вы позвонили Рябушкину и попросили нас задержать?
— Анатолий Сергеевич мой старый приятель. — Аркадий Семенович развел руками, — Надеюсь, он не доставил вам больших неудобств?