— Нет вопросов, — возликовал Кравчинский. — Поделим найденное поровну.
Кажется, Аполлон не очень верил в существование клада. Ярослав тоже считал слухи о сокровищах или выдумкой, или приманкой, но в любом случае они ничем не рисковали, деля шкуру неубитого медведя. Риск для детектива заключался в самом таинственном перстне, который ему почему-то не хотелось надевать на палец. Кузнецов вспомнил о неожиданном превращении вполне вменяемого Коляна Ходулина в графа Глинского, что произошло во дворце почти что на глазах его удивленных друзей.
— Ты хочешь сказать, что он нашел перстень и надел его на палец?
— Перстень лежал скорее всего в кармане алого кафтана. Колян, отправившись за вином, надел его на палец и мгновенно потерял память, — пояснил Ярослав. — Точнее, превратился в графа Глинского. Думаю, что здесь и вино повлияло, недаром же Костя Кривцов и Ванька Митрофанов охотились за самогонным аппаратом Ефросиньи. Судя по всему, они были наслышаны о таинственном напитке, который должны пить люди, жаждущие встречи с богом Йо.
— Это обычай древний, — продемонстрировал свои познания в области языческих культов Аполлон. — Перед непосредственным контактом с богом люди вводили себя в экстатическое состояние с помощью спиртного или наркотиков. Наше пристрастие к спиртному изначально носило религиозный характер. Кстати, вероятно, именно поэтому у нас столь терпимо относятся к пьяным.
Иванов снял с пальца перстень и протянул его Ярославу. Детектив перстень взял, но на палец надевать не спешил, хотя скорее всего превращение ему пока что не грозило. Во всяком случае, Ходулин и с перстнем на пальце оставался в городе все тем же Коляном, а в Глинского превращался только в непосредственной близости от оракула.
Ехать в Горелово решили немедленно, ибо откладывать разрешение проблемы в долгий ящик не имело смысла. Кузнецов сомневался, брать ли с собой Катюшу, но Кравчинский настаивал на ее участии. Да и сама девушка горела желанием вернуться в родные места. Ярослав это ее желание счел подозрительным, но вслух высказывать свое мнение не стал. Ивановский «форд» вместил всех пятерых. За руль сел сам Аркадий Семенович, весьма взволнованный предстоящим приключением. Ярослав Иванова очень даже хорошо понимал. Черт с ним, с кладом, голову бы не потерять и в прямом, и в переносном смысле во время всех этих перипетий. Путешествие проходило в напряженном молчании. «Форд» лихо промчался по асфальтированной трассе, но вынужден был сбросить скорость, свернув на проселочную дорогу. Кузнецов ждал уже привычной вспышки и гадал, какую форму решит придать машине Иванова оракул. В этот раз Йо явно поскупился. Во всяком случае, позолоты на карете могло быть и побольше. Кравчинский высказал эту претензию вслух, но она услышана не была. А Рябушкин в это время с удивлением разглядывал синий кафтан, в который превратился его добротный двубортный пиджак, судя по всему, обошедшийся следователю недешево.
— Не расстраивайтесь, Анатолий Сергеевич, пиджак вам вернут на выходе, — усмехнулся Калиостро. Ярослав был, как и положено по уставу, в преображенском мундире, Катюша прямо-таки радовала глаз в дорожном платье екатерининской эпохи, и только Иванов почему-то остался в своем костюме
— Но с какой стати? — продолжал возмущаться Рябушкин. — В прошлый раз ведь ничего подобного не было!
— В прошлый раз вы были следователем прокуратуры, а ныне ваш статус повышен до чиновника Тайной розыскных дел канцелярии, занятого расследованием убийства его императорского величества, — пояснил Кравчинский.
— В прошлый раз ведь ничего подобного не было!
— В прошлый раз вы были следователем прокуратуры, а ныне ваш статус повышен до чиновника Тайной розыскных дел канцелярии, занятого расследованием убийства его императорского величества, — пояснил Кравчинский. — Меня только удивляет, почему у нас фон Дорн без мундира.
— Вероятно, для оракула он уже не фон Дорн и не Доренко, а просто Иванов, — предположил Ярослав. — Тех двоих он окончательно вычеркнул из своей памяти.
Иванов, между прочим, выступал в непривычной для себя роли кучера и, возможно поэтому, столь нервно реагировал на окружающую действительность. Все-таки, что там ни говори, а управление четверкой лошадей не слишком привычное занятие для человека двадцать первого века. Тем не менее бывший фон Дорн с задачей справился и благополучно доставил пассажиров кареты к крыльцу дворца графа Глинского. Граф был дома, хотя и сильно навеселе. Здесь же была и императрица, встревоженная слухами из столицы. Кажется, внезапная кончина императора возбудила излишние страсти в народе. Поползли слухи один нелепее другого. Ну, в частности о том, что к смерти царя причастны люди из окружения его супруги. А тут еще прибывший граф Калиостро подлил масла в огонь, заявив, что где-то в оренбургских степях зашевелились казаки под водительством Емельки Пугачева. И этот локальный бунт имеет тенденцию к перерастанию в полномасштабное восстание с весьма неприятными для властвующих в стране особ последствиями.
Государыня была настолько любезна, что пригласила гостей к столу. Прибывшие чиниться не стали и с благодарностью приняли монаршую милость. Калиостро начал по своему обыкновению пересказывать петербургские сплетни двухвековой давности, нервируя и без того обеспокоенную восстанием Пугачева императрицу. Граф Глинский слушал заезжего мага и чародея с большим вниманием, а когда тот весьма прозрачно намекнул, что ситуация требует действий неординарных, мрачно кивнул и, повернувшись к императрице, сказал: