— Я тоже люблю. Но не вас! — воскликнул предмет страсти страшной медсестры, в ужасе соскакивая с кушетки.
Дреплюза отшатнулась, когтистая лапа взлетела вверх — так, будто отвергнутая дама хотела ударить доктора, но в последний момент передумала.
Она прижала кисть руки к глазам, ладонью наружу. Кирпачек машинально отметил, что на ладони отчетливо видна очень длинная линия жизни и совсем отсутствует линия ума, и дал деру. Сбежал от большой и темной любви.
Дреплюза, зарыдав, вломилась в процедурный кабинет и распахнула дверцы шкафчика с лекарствами. Слезы ручьем катились из глаз, мечты осыпались вместе с бутыльками и склянками на пол, к копытам демоницы. Она наступила на ампулы — скрежет немного успокоил. Ах, если бы также легко можно было растоптать любовь! Наступить на нее, раздавить — и жить дальше. Жить спокойно и правильно, без той щемящей, пронзительной боли, которая разрывала грудь несчастной Дреплюзы. Демоница поискала глазами склянку со святой водой, в порыве решив свести счеты с жизнью, но оказалось, что отрава тоже погибла под копытами, вместе с верой в любовь.
— Ах! — воскликнула страшная медсестра, заламывая руки. — Нет мне счастья!
Демоница рыдала, выплескивая тоску в холодной стерильности кабинета и жалуясь шкафчику с лекарствами:
— Никто меня не любит… Нет мне счастья ни здесь, ни там…
Она распахнула дверцы, решив все же свести счеты с жизнью, в шкафчике наверняка найдется что-то из лекарственных средств, и умолкла, ошалело уставившись в бледное лицо монстра. Монстр был женского пола и очень уродлив. Он казался олицетворением одинокой Дреплюзиной жизни.
— Шкаф, одна штука, — провизжала монстриха, как поняла демоница, относящаяся к породе мифических человеков. — Черт рогатый в лосинах китайского производства — одна штука.
— Китайского?! — взревела возмущенная до глубины своей черной души демоница. — Да ты знаешь, курва, сколько денег я за них выложила?!!
Из-за плеча монстрихи, непонятно как оказавшейся в шкафу для лекарств, выглянул еще один человек.
— Хорошие штаны, сильно китайские, — сказал он, пряча ухмылку в пышных усах.
Тут у Дреплюзы отказали тормоза, сорвало башню, перегорели предохранители, и она с воплем «Банзай!» кинулась на насмешника, ударом мощной лапы отбросив в сторону визгливую особу женского пола.
Человек отшатнулся и, пробормотав: «Это шутка такая веселая», выплеснул воду из молниеносно схваченного со стола стакана прямо в распахнутую пасть демоницы. Дреплюза замерла всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы что-то похожее на гору встало на ее пути. Демоница рванулась вперед — не тут-то было! Гора оказалась еще одним человеком, как поняла страшная медсестра, этот человек был из породы каменных великанов. Она отпрянула, но тут же снова ринулась в бой.
И врубилась мощной грудью в полочки шкафчика, роняя на пол остатки самооценки и лекарств.
С той стороны человек женского пола визгливо прокричал:
— Вы за это ответите! Вы всю жизнь помнить будете, как артистов по шкафам рассовывать!
— Каких артистов? — с невинным видом поинтересовался Мамонт Дальский. Он подошел к шкафу и, сказав Виктору: «Спасибо, друг», распахнул настежь дверцы. Пристав замерла. Она, не веря собственным глазам, смотрела на полки, забитые свернутыми в рулоны плакатами, ровными стопками бумаги, книгами.
В надежде на поддержку Трубогайкина оглянулась, но понятые вместе с милицией куда-то исчезли. В кабинете, кроме непосредственных участников инцидента, остались три бледных молодых человека — анархисты и комсомолец, а также та изящная блондинка, которую порекомендовал полковник Репнин. Она сидела в кресле у стены, как раз напротив шкафа. Блондинка тоже побледнела, но, в отличие от молодых партийцев, была на удивление спокойна.
Она сидела в кресле у стены, как раз напротив шкафа. Блондинка тоже побледнела, но, в отличие от молодых партийцев, была на удивление спокойна. Более того, в ее умных глазах светился неподдельный интерес.
— Вы… вы видели? — пролепетала Трубогайкина, не зная, как вести себя в непривычной, нереальной, внештатной для нее ситуации.
— Нет, не видела, — отрешенно, будто находилась где-то далеко, ответила девушка.
Трубогайкина, на всякий случай неуверенно прокричав: «Я вам устрою… Вы за это ответите… Вы все в тюрьму пойдете… Всю жизнь будете помнить, как артистов чертями маскировать!..», пробкой вылетела из помещения. И только сейчас, краем глаза уловив цифру «13», красующуюся на двери кабинета, она вспомнила, что сегодня — пятница, тринадцатое мая.
Женщина похолодела: черт в китайских лосинах был настоящим! Потом ее осенило: в такой день черти являются только великим грешникам… Лицо пристава Трубогайкиной просветлело: она впервые ощутила собственную значимость. Так, просветленная, смакуя свежеобретенное величие, Варвара Ивановна прошествовала к лестнице, чеканя шаг. Не прекращая маршировать, одолела два пролета, вышла из здания и замерла: на улице стоял теплый сумрачный вечер. По затянутому сизыми облаками небу футбольным мячиком катилось к закату багровое солнце.
— Знак, — прошептала Варвара Ивановна, — еще один знак… Конец света близок, уже день как ночь, а утро как вечер… Всех нас поглотит геенна огненная, и чертей в китайских лосинах в городе будет больше, чем гаишников. Но я не допущу этого! Я одна отмолю грехи ГИБДД и спасу мир! — Отмаливать грехи всех и каждого пристав направилась в единственное, по ее мнению, место, где спасение не заставит себя ждать — в кабинет полковника Репнина.