Когда же город отстроили заново, дом оказался в центре богатого жилого массива. Он приветливо открывал двери для всех желающих и тихо радовался тому, что внутри кипит жизнь, раздаются смех и музыка. Тогда в нем находились клуб и общественная библиотека.
Все это прекратилось с захватом города белочехами. Над дверью появилась надпись: «Комендатура», комнаты наполнились горем и стонами. Дом терпел, вздыхая каждой половицей. Терпел потому, что надеялся — это ненадолго. Но жизнь повернула в другое русло, о смехе и веселье остались лишь воспоминания.
Бывшую собственность купца Морозова понесло по комендантской стезе.
После чехов в доме разместился колчаковский начальник.
После него — управление ЧК на железнодорожном транспорте.
С двадцатых годов дом наблюдал работу конвойной службы.
Затем ГПУ, НКВД, а в пятидесятых годах здание передали милиции. Улицу из Алтайской давно переименовали, дав имя супруги вождя мирового пролетариата — Надежды Константиновны Крупской. Пруд был осушен и утрамбован, а березы никто уже не называл рощей.
Милиция передала эстафетную палочку прокуратуре, прокуратура — суду.
И только после августа девяносто первого года дом почувствовал, что не напрасно надеялся все эти годы. Пока не было особой радости и веселья, но стук молотков, жужжание швейных машинок и деловитый говор мастеровых людей помогли если не забыть горе, что пришлось наблюдать дому, то хотя бы немного отдохнуть от него. Дело в том, что развалюха стала непрестижной, власти отдали ее организации инвалидов.
Дом воспрял, посчитав перемену хорошим знаком, — и не ошибся. Со свойственным ему упорством он ждал еще двенадцать лет. В две тысячи третьем году комнаты заняли художественные мастерские, детская школа раннего творческого развития и библиотека. Зазвучали счастливый смех и интересные разговоры. Дому это понравилось, и он размечтался, что в нем всегда будут жить поэты, художники, певцы, писатели.
Все они были членами Объединения поэтов Алтая.
К большому расстройству дома, существовало объединение на пожертвования, более чем скудные.
Сами поэты называли свою организацию весело — ОПА, но в народе к аббревиатуре обычно добавляли букву «Ж», намекая на отчаянное финансовое положение объединения. Дабы не обижать президиум ОПы, литеру «Ж» в разговорах шутники позиционировали как «Живое», тихо улыбаясь такому объяснению.
Каждый раз, поднимаясь по лестнице и осторожно ступая по ветхим ступеням, Мамонт молился о том, чтобы в темноте не наткнуться на оголенный провод, какие во множестве торчали из стен и, соперничая с паутиной, свисали с потолка. Обычно, но не сегодня.
Сегодня Дальский вспоминал вампира — бывают же на свете такие страшные хари! — и размышлял. Иногда мысли эти прорывались наружу, и Мамонт не замечал, что проговаривает их вслух. Он вдруг понял следующее: вампир был напуган. Да, именно напуган, в его красных глазах плескался ужас, а кровь отхлынула от лица из-за страха!
Хотя какая может быть кровь у нежити?..
Глава 3
Здесь
Глядя в черную отражающую поверхность большого, во всю длину шифоньерной дверцы, зеркала, Кирпачек рассматривал свое отражение и отмечал, что лицо побледнело, а в глазах затаился страх.
— Ничего удивительного, — пробормотал он, — кто угодно бы испугался.
Кем было странное существо, опустошившее шкаф, он знал. Это мифический человек, привидевшийся ему полгода назад в лесу, недалеко от родового поместья фон Гнорей. То, что Кирп был сейчас испуган, тоже нормально, все люди боялись человеков: вампиры и упыри, гоблины и бесы, черти и ведьмы, русалы и эльфы, и орки с гномами, и даже крылатые демоны. Ими пугали детей, они были героями лохавудских фильмов ужасов, их не упоминали вслух, чтобы не накликать беду. Молодой врач вспомнил страшное, обтянутое мерзкой белесой кожей лицо, и его передернуло от отвращения. Вспомнил седую копну шерсти на длинной вытянутой голове. Вспомнил синие, как и должно быть у монстров, глаза, которые существо выпучило, надеясь испугать его — наследника славной фамилии фон Гнорей. И Кирп честно признал, что феномену это почти удалось. Единственное, что не вязалось с обликом чудовища, — очки в тонкой металлической оправе и обыкновенные вампирские джинсы. Кирпачек недавно приобрел себе такие же…
Вампир на мгновение зажмурился в надежде, что сейчас все придет в норму и, открыв глаза, он увидит себя в зеркале нормально-уставшим, но темное стекло, увы, все еще показывало бледное, с вытаращенными глазами, перекошенное лицо. Молодой врач подумал, что надо чаще отдыхать и впредь следить, чтобы отдых равномерно чередовался с работой.
Решив, что существо привиделось ему на фоне переутомления, он запретил себе впадать в суеверия. Человек, и это общеизвестно, показывался только тем, кого ожидала либо большая беда, либо большая удача. Кирпачек не без опасений открыл дверцы шифоньера, взял свежий носовой платок, резко развернулся и вышел из комнаты.
— Видно, день будет сложным, — пробормотал он, закрывая дверь квартиры массивным ключом.
Работал Кирпачек в больнице для бедных, что располагалась в развалине на улице Лилитской по соседству с домом молодого врача. Здание рассыпалось на глазах, и Кирп искренне радовался, что окна его квартиры выходят на проспект Падших Ангелов, где ключом била жизнь.