Я отправил Киму факс и спросил его, во что его одевали родители, когда он был маленьким, ходил ли он тогда тоже в бархате.
Еще я спросил его, понимает ли он, в чем, по большому счету, главный смысл того, что есть.
Он ответил мне факсом «да» по поводу бархата и «нет» насчет остального.
Ким всегда тотчас же откликается на мои факсы. Можно подумать, что он только и ждет, когда я пришлю факс.
Эта мысль меня немного расстроила.
Посиживая на диване и разглядывая полученный от Кима листок с ответами «да» и «нет», я снова ощутил беспокойство. Я обнаружил, что уже не сижу на прежнем месте, а переместился поближе к книжной полке и что я вообще все больше времени стал проводить возле книг. Та книга стояла на своем месте, а я немного в стороне от нее. Косясь на нее одним глазом, я постепенно придвигался все ближе и ближе.
В конце концов я очутился на диване с этой книгой на коленях, решив, что не все ли равно, когда начинать — сейчас или потом, раз уж я хочу докопаться до самой сути моей проблемы. Хотя я не совсем уверен, но думаю, что это было сделано по зрелом размышлении.
Книгу написал профессор, которого зовут Поль.
Думаю, что человек с таким симпатичным именем вряд ли ставит себе целью нагнать на меня страху.
Несколько часов я провел за чтением и обнаружил, что оно повлияло на мое общее состояние.
Хотя там и сказано, что Поль славится своим умением рассказывать о сложных вещах простым языком, книга показалась мне трудной.
Поль занимается трудными вещами.
А я ниже среднего подготовлен для их восприятия.
В гимназии, выбирая после первого класса предметы, которые я собирался изучать, я отказался от математики и физики. В то время мне казалось, что я уже знаю, какие вещи больше всего могут пригодиться мне в будущем. Сегодня я в этом уже не так уверен. Может быть, я тогда ошибся.
Итак, я не все понимаю. Возможно, я понимаю даже меньше, чем думаю, но то, что до меня доходит, кажется мне увлекательным и пугающим.
Я и не знал, что мой брат читает такие книги. Похоже, что я еще многого не знал о своем брате.
Еще больше я не знал о времени.
В Бонне в одной лаборатории установлен трехметровый металлический цилиндр.
Поль пишет, что он имеет форму подводной лодки и заключен в стальной корпус, опутанный проводами и окруженный приборами. Это — атомные часы, и в настоящее время это самые точные часы на свете.
По ним время измеряется точнее, чем по вращению Земли.
Такая точность изумляет меня. Судя по всему, к земле она имеет очень мало отношения. Это просто чье-то постановление. Мне это понравилось. Как ни странно, я вдруг почувствовал, что время стало для меня более наглядным и ощутимым.
Кажется, мне хотелось бы иметь атомные часы.
Для того, чтобы компенсировать неравномерность земного вращения, время от времени принято добавлять лишнюю секунду. В последний раз одну секунду добавили в июне 1994 года. А нам — то об этом ничего и не сказали.
Благодаря атомным часам секунда получила новое определение. Раньше под секундой понимали 1/86 400 суток, теперь же секунда — это 9 192 631 770 колебаний атома цезия.
Мне кажется, это много.
Эти новые сведения выбили меня из колеи. Мне стало не по себе, и я схватился за мячик. Покидав его немного о дверцу холодильника, я несколько успокоился и возобновил чтение.
Помню, как мы пили молоко в начальной школе.
У многих из нас уже были электронные часы. С секундомером. Мы могли измерять время до сотых долей секунды. Что только мы не измеряли при помощи секундомера! Это было наше любимое увлечение в то время.
Одно время мы старались как можно быстрее выпивать молоко. У меня на это уходило не меньше пяти секунд, но вот Эспен, эта орясина, проглатывал весь пакетик меньше чем за секунду. В свете только что прочитанного мне это представляется впечатляющим достижением. Сам я мало что успеваю сделать менее чем за одну секунду.
Сам я мало что успеваю сделать менее чем за одну секунду.
Я могу барабанить пальцами по столу со скоростью пятнадцати ударов в секунду. Я вполне доволен таким результатом. А иногда я фотографирую с выдержкой в одну тысячную секунды.
Но все это — ничтожные скорости по сравнению с той, которую развивают атомные часы. Могу ли я с уверенностью сказать, что это действительно так? Более девяти миллиардов колебаний в секунду? Я не в состоянии себе это представить. Это чересчур много. Моя способность представить себе, сколько элементов составляет то или иное множество, имеет свои границы. Я легко могу определить на глазок, четыре или девять коров пасется на лугу, но если их будет больше пятнадцати, то мне уже надо считать их по одной. А все, что больше тысячи, становится для меня неразличимым.
Я не могу проконтролировать атомы цезия. Я вынужден полагаться на то, что Поль знает, что говорит.
Я вынужден верить ему на слово.
Я почитал еще немного.
Дело становилось чем дальше, тем хуже. Поль говорит, что сила тяготения влияет на время.
То, что позволяет себе этот человек, переходит все границы!
Без всякого предупреждения взять и заявить, что на время влияет сила тяготения и движение!
Я взглянул на обложку. Книга выпущена серьезным издательством. Очевидно, он говорит правду.