Я говорю, что у него тоже получается хорошо.
Мы с ним оба молодцы.
Затем он спрашивает у меня, каких зверей я видел в лесу.
Я отвечаю, что видел лошадь и белочку.
Только двух зверей? — удивляется Бёрре.
Ему кажется, что это мало. В лесу ведь столько зверей.
Наша беседа все больше сосредоточивается на животных.
В нее включается элемент соревновательности: кто видел больше животных?
Я говорю, что я, вероятно, видел их больше, чем Бёрре, но это и неудивительно — ведь я на двадцать лет старше.
Я говорю ему, что еще раньше, чем он родился, я уже успел повидать уйму зверей. Он спрашивает, видел ли я бобров.
— Да, видел.
— А северных оленей?
— Да.
— А глухаря?
— Да.
— Медведей?
— Нет.
А вот Бёрре видел медведей. В зоопарке.
— В зоопарке — да, — говорю я. — Я тоже видел медведей в зоопарке. Но я думал, что в зоопарке не считается.
Бёрре удивлен:
— Почему не считается?
— Но тогда можно считать и тех зверей, которых мы видели по телевизору, — предлагаю я.
— А у тебя есть кабельное телевидение?
Порассуждав и поспорив со мной, Бёрре согласился, что зоопарк не считается, Мы решили, что будем считать только тех зверей, которых видели в природных условиях.
— А у тебя есть кабельное телевидение?
Порассуждав и поспорив со мной, Бёрре согласился, что зоопарк не считается, Мы решили, что будем считать только тех зверей, которых видели в природных условиях.
Сначала я предложил ему считать только тех зверей, которых мы видели в действительности, но Бёрре сразу поймал меня на ошибке, указав, что зоопарк тоже действительность.
С этим не поспоришь.
А чтобы компенсировать разницу в возрасте, Бёрре будет считать и тех зверей, которых видел его папа. Я решил, что-так будет правильно. Это было мое предложение. Несмотря на такую уступку, я был уверен, что все равно выиграю.
На мой вопрос, знает ли он, каких зверей видел его папа, Бёрре спокойно кивнул. Он не допускает такой возможности, чтобы папа не рассказывал ему про всех зверей, которых видел.
Мы договариваемся, что будет учитываться только один представитель каждого вида, независимо от пола и возраста. Так что не записываем по отдельности «жеребец», «кобыла» и «жеребенок», а только лошадь.
На мой взгляд, лучше было бы отбросить таких зверей, которых все видели. Чтобы не мучиться, вспоминая обыкновенных, скучных животных. Таких как, например, кошки и собаки. Или коровы.
Но Бёрре не соглашается проводить такое различие.
— Все равно это звери, — говорит Бёрре. — Собака же не виновата, что она обыкновенная.
— Конечно нет, — соглашаюсь я с ним.
Вот каких зверей видел папа Бёрре:
— лошадь,
— змею,
— курицу,
— кита.
Я перебиваю его вопросом:
— Кто видел кита — ты или папа?
— Папа.
— Ты точно уверен? Бёрре кивает и продолжает:
— поросенка,
— козу,
— лебедя,
— лося,
— северных оленей,
— косулю,
— лань,
— треску.
— Постой-ка, — говорю я на это. — Треска не зверь. Треска — рыба.
— Ну и что? — говорит Бёрре. Я громко вздыхаю и говорю, что тогда нам придется перечислять всех рыб.
— Конечно! — подтверждает Бёрре. — А ты как думал?
— Пикша,
— сайда,
— лосось,
— акула.
— Перестань, — говорю я. — Не надо выдумывать. Пускай твой папа видел кита, я согласен. Но акулу… Акулу редко кто видел — да почти никто!
Но папа моего приятеля Бёрре, конечно же, видел и акулу.
— Где же он ее видел?
— Где-то там, в Австралии наверное.
Мне только осталось развести руками. Что тут еще скажешь!
— И кенгуру он тоже видел? — задаю я саркастический вопрос.
— Да, — говорит Бёрре.
— Кенгуру,
— орла,
— черепаху,
— дикобраза,
— кабаргу,
— краба,
— овцу,
— белку,
— выдру,
— хомяка,
— дятла,
— кошку,
— сову,
— лягушку,
— лисицу,
— зайца,
— глухаря,
— оленя,
— барсука,
— певчих птиц.
Напрасно я в это ввязался! К счастью, теперь уже дело пошло помедленнее. Я благодарю судьбу, что Бёрре не знает названий всех птиц.
— Корову,
— белую куропатку,
— горностая,
— собаку.
Бёрре умолкает. Надолго.
Бёрре думает.
Я вижу на его лице некоторую неуверенность.
Наконец он произносит еще одно название:
— Тигра.
— Тигра? — переспрашиваю я. Бёрре кивает.
— Что-то не верится, — говорю я.
— Нет, правда же! — говорит Бёрре. Я спрашиваю, где он видел тигра.
— В Африке, — говорит Бёрре.
Тут-то он и попался! Всем известно, что в Африке не водятся тигры!
Всем, кроме Бёрре.
Я предлагаю ему сбегать наверх и спросить у папы, видал ли он тигра.
Уж если играть, так по честному!
Бёрре направляется к подъезду. Вид у него смущенный. Он явно не уверен в своей правоте.
Через несколько минут он выскакивает из дома. Вид у него веселый. Оказывается, его папа не ездил в Индию, и он не видел тигра, зато он видел белого медведя. На Свальбарде. Бёрре показывает мне снимок с медведем, которого сфотографировал его папа. Отчаянный папа!
С таким папой трудно тягаться.
Я вычеркиваю из списка тигра.
— Почему ты назвал тигра? — спрашиваю я.
— Я знал, что кого-то не назвал, только забыл кого, — отвечает Бёрре.
Мне понравился этот ответ. Бёрре пошел на риск.
Все было честно и благородно.
И вот я вношу в список последнего зверя:
— Белый медведь.
Наконец-то все!
Теперь надо написать, каких зверей видел я.
Я просматриваю список Бёрре и его папы. Я видел всех зверей, которых видели они, кроме белого медведя, кенгуру и выдры. Ну почему я никогда не видел выдру?