Вечность — это не просто что-то гигантское и непостижимо огромное. Если космос располагает безграничными запасами времени, это не просто означает что может произойти все, что угодно. Это означает, что когда-нибудь действительно произойдет. Независимо от того, насколько мала вероятность и сколько на это потребуется времени, рано или поздно это все равно станет реальностью.
Значит, если я буду жить вечно, то я совершу все что задумаю, увижу все что должно случиться.
Но это было бы интересно только при условии, что мой мозг способен вместить бесконечное множество мыслей.
В чем я, честно сказать, сомневаюсь.
Я откладываю книгу в сторону, и начинаю соображать, могу ли я что-то придумать.
Что-нибудь новенькое. Безразлично что.
Я закрываю глаза и делаю несколько глотков из бокала.
Сначала мне ни о чем определенном не думается, потом я начинаю думать о Лизе.
Пожалуй, в каком-то смысле это новая мысль.
Она держится прочно.
Потом прибавляются новые картинки. Комбайна и морского берега. Затем какая-то рыба. Не знаю, можно ли это назвать мыслями, но это во всяком случае что-то новенькое.
Я начинаю сомневаться, что у меня хватило бы фантазии для вечной жизни.
Теперь Поль приступает к самому главному.
По его словам, все указывает на то, что у Вселенной была начальная точка и что, следовательно, когда-нибудь наступит конец.
Все, что мы знаем, говорит Поль, когда-нибудь исчезнет.
Вот что у него сказано. Вследствие Большого Взрыва Вселенная расширяется во всех направлениях. Центробежная сила, которая вызывает ее расширение, обладает огромной мощью, однако некоторые признаки указывают на то, что в один прекрасный день сила тяготения перевесит ее действие.
Тогда центробежное движение остановится, и тогда звезды и галактики и все, что там еще есть, начнут снова сближаться. Начнется движение вспять, и все кончится полным коллапсом.
Поль называет это the Big Crunch.
И после этого уже не будет происходить ни черта. Точно так же как было до Большого Взрыва (the Big Bang), когда тоже ничего не происходило по той причине, что до него не было никакого прошлого, в котором что-нибудь могло бы происходить.
Возможно, Вселенная начнет сужаться уже через сто миллиардов лет, однако может просуществовать и миллиард миллиардов лет.
А когда это начнется, у нас будет впереди еще столько же лет, чтобы собрать вещички и приготовиться к исходу.
Эти числа просто прелесть!
Что до чисел, тут Полю и черт не брат.
В этой книге он называет, например, такое число, которое представляет собой единицу с несколькими миллионами нулей. Это там, где речь идет о расстоянии, выраженном в световых годах, до какого-то небесного тела или не помню какой там системы, которая находится совсем не там, где расположена наша Солнечная система.
Он упоминает также о расчетах, согласно которым общее число галактик во Вселенной, очевидно, приближается к десяти миллиардам и в каждой из них имеется примерно сто миллиардов звезд, сходных по величине с нашим Солнцем.
Эти числа настолько невероятны, что у меня заметно улучшается настроение.
Уж больно круто все выходит!
Мне кажется, Поль тоже это чувствует.
Ведь как я ни старайся, я тут ничего не могу ни прибавить, ни убавить. От меня так мало зависит.
И это вызывает чувство освобождения.
Сфера моей личной ответственности заметно уменьшилась. Это я почувствовал именно сейчас. Чувство ответственности ослабевает. В ускоренном темпе.
Я — почти ничто.
Строго говоря, такая мысль должна была бы показаться мне очень пугающей, однако я не испытываю такого ощущения. Возможно, тут виноват алкоголь.
Разумеется, знание того, что Вселенной когда-то настанет конец, неизбежно должно вгонять в тоску.
Мысли о вечной жизни подкатывают комком к горлу.
Но похоже, что это меня не терзает. По крайней мере сейчас.
Скорее даже, напротив. Я давно не ощущал такого прилива жизненной энергии.
Оказывается, это даже здорово — знать, что тебе отведен определенный срок, с которым надо соразмеряться.
Вообще-то мне всегда хорошо работалось авралом.
Если нам дано просуществовать тут на Земле еще несколько тысяч или несколько миллионов лет, я буду доволен.
Потом пускай себе оно на здоровье взрывается или сужается.
Волнует только одно — мысль о том, что я не просил, чтобы меня сюда пустили. Я просто тут есть. Как и все остальные. Так уж вышло, что все мы тут.
Но мы не просили об этом.
И это не наша вина.
Я сижу, уставясь перед собой в ночную тьму, и предаюсь лирическому настроению, как вдруг слышу, что ко мне пробирается Бёрре.
Он проснулся, потому что ему приснился гадкий и страшный сон.
Он забирается ко мне на колени, и я укутываю его в свитер. Я поглаживаю его и уговариваю, чтобы он не боялся. Это был только сон! А потом будет утро и новый день. Бёрре трет спросонья глаза и спрашивает, не могу ли я что-нибудь спеть.
Конечно же могу! И я пою ему про старенькую лошадку. Я не знаю ничего более успокоительного, чем эта песенка.
Когда мальчик с улыбкой приходит в конюшню и рассказывает пегой лошадке, что папа обещал отправить ее на покой, то все становится осмысленным и восстанавливается связь вещей.
«Пусть тебе приснится тихое житье.
«Пусть тебе приснится тихое житье. Ешь да спи да не тужи. Мальчугана покатай да и снова отдыхай».