Ввели и расстреляли Вениамина Максимова-Диковского. Он возглавлял секретариат Куйбышева. По версии обвинения, именно через него Ягода организовал «медицинское» убийство последнего. Подробности, видимо, обсуждались на закрытом заседании 9 марта: возможно, не хотелось афишировать, что канцелярией члена Политбюро руководил агент НКВД.
Ввели и расстреляли Аркадия Розенгольца, в прошлом члена Реввоенсовета, советского полпреда в Англии, из-за шпионско-подрывной работы которого в 1927 г. были расторгнуты дипломатические отношения между двумя странами, затем наркомвнешторг СССР. Работников себе в аппарат он подбирал, задавая на собеседовании единственный вопрос: «Сколько контрреволюционеров вы расстреляли собственноручно?» .
Бывшего главу советского правительства Рыкова, до ареста страдавшего алкоголизмом (ходил даже анекдот, будто Троцкий в эмиграции составил завещание – в случае его смерти заспиртовать его мозг и отправить в Москву: мозг отдать Сталину, а спирт Рыкову) , Фриновский ради потехи заставил его выпить стакан чистого спирта и пристрелил.
Ввели и расстреляли Михаила Чернова. Один из организаторов сталинского голодомора, после его успешного проведения стал наркомом земледелия СССР, членом ЦК. Организатор Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (впоследствии ВДНХ, ныне ВВЦ). Во время судебного процесса советские газеты называли его «злой двуногой крысой». Его 23-летнюю дочь Марию расстреляют там же, в «Коммунарке», через месяц, 21 апреля. Его сын умрет в 1942 г. в магаданском лагере .
Ввели и расстреляли Василия Шаранговича. Ежов хорошо знал его по многолетней совместной работе в Комиссии партийного контроля. Видимо, Шарангович до последнего момента надеялся, что уж его-то Ежов не бросит в беде. На вечернем судебном заседании 12 марта Бухарин заявил: «Гражданин Прокурор утверждает, что я наравне с Рыковым был одним из крупнейших организаторов шпионажа. Какие доказательства? Показания Шаранговича, о существовании которого я и не слыхал до обвинительного заключения». Шарангович выкрикнул с места: «Бросьте врать, хоть один раз в жизни! Врете вы и сейчас на суде». В последнем слове он заявил: «Каждый такой, как я, безусловно будет раздавлен всей мощью Советской власти…»
Наконец, никого больше не осталось. Бывшего члена Политбюро и главу Коминтерна Николая Бухарина подняли со стула, подвели к стене и расстреляли. Остался один Ягода. Ежов приказал Дагину хорошенько избить его перед казнью: «А ну-ка, дай ему за всех нас!» Пока Ягоду, бессильного, как кукла, били, Ежов и Фриновский наблюдали за происходящим, наслаждаясь моментом. Наконец, обмякшее под ударами, почти бесчувственное тело бывшего наркома бессильно упало на пол… Ягоду поставили на ноги, подтащили к стене и застрелили. Тела казненных крючьями выволокли из бани, швырнули в выкопанную неподалеку траншею. Так закончил свой земной путь один нарком страха, а другой отправился по своему обыкновению пьянствовать…
Остатки бани. Здесь были расстреляны Бухарин, Рыков, Ягода и остальные
Ежов не пощадил и родню уничтоженных ягодовцев. Одних (как, например, жену Шанина или бывшую жену Бокия Софию) арестовали и расстреляли в Москве. Других сослали в Астрахань и арестовали уже там как «жен врагов народа». Шрейдер описывает, к примеру, как вдове Паукера в лагере приходилось «стирать белье с опухшими от мороза красными руками» . 78-летнему отцу Ягоды пришлось написать покаянное письмо, что его сын «стал врагом народа, за что должен понести заслуженную кару». Он просил Сталина: «Мы, старики, просим Вас, чтобы нам, находящимся в таких тяжелых моральных и материальных условиях, оставшимся без всяких средств к существованию (ибо не получаем пенсию) была бы обеспечена возможность спокойно дожить нашу, теперь уже недолгую жизнь в нашей счастливой Советской стране. Мы просим оградить нас, больных стариков, от разных притеснений со стороны домоуправления и Ростокинского райсовета, которые уже начали занимать нашу квартиру и подготовляют, очевидно, другие стеснения по отношению к нам» .
Здесь их трупы тащили железными крючьями от бани к траншее. Эта земля пропитана кровью Ягоды и других казненных палачей. Прокурор Вышинский закончил свою обвинительную речь на суде словами: «Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа. А над нами, над нашей счастливой страной по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце».
Бывший политзаключенный Ухтинско-Печерского лагеря К.П. Гурский оставил описание последних дней арестованного отца Ягоды: «Как-то после работы я пришел в общежитие. За столом, задумавшись, сидел седой, рыжеватый, высокий худощавый человек. Дневальный шепнул, что это отец Ягоды. В общежитие на несколько дней его велел поселить Яцковский. Нарядчику приказано поставить его «на общий» котел. На работу не выводить – все же дряхлый старик, едва передвигает ноги.
Он рассказал о расстреле своего сына – Г.Г. Ягоды, что вызвало в душе каждого из нас только ликование. Старику, члену РСДРП с 1892 г., за сына дали 25 лет лагерей (!), несмотря на его возраст. Он очень переживал, уверял всех, что дело инспирировано по указанию «хозяина». Ни сам он, ни сын никогда не принадлежали к троцкистскому блоку. Вся деятельность сына якобы находилась под строгим контролем и проводилась непосредственно по указанию Сталина. Сын дважды пытался отказаться от своего портфеля, вызвав этим ярость вождя. Старик уверял, что настанет время, и история скажет правду.