А пока Ежов пировал на вершине своего триумфа. Ягода признал себя руководителем заговора в руководстве НКВД, в который «вписал» не только уже арестованных коллег, но и Бокия, находившегося еще на свободе, и даже Прокофьева, которого некогда сам отстранил от работы в госбезопасности. На двух очных ставках в середине апреля Ягода послушно «изобличил» Паукера и Воловича. Он упорствовал лишь в своем отрицании попытки отравить Ежова. У последнего это вызвало крайнее раздражение. Он вызвал из Ленинграда Заковского и потребовал от него делом доказать свое же собственное обвинение в отравлении. И тот не подвел: по свидетельству одного из его сотрудников, «Заковский, допрашивая в Москве арестованного Ягоду, избивал его резиновой дубинкой, и тот в результате подписывал протоколы допроса… конечно, под воздействием резиновой палки арестованный Ягода мог подписать любое измышление следователя…» . 26 апреля он подписал, наконец, подготовленный Курским и Коганом протокол, в котором признавал себя не только главою контрреволюционного заговора в руководстве НКВД, но и организатором отравления Ежова.
С Ягодой, Паукером и остальными все стало ясно. Однако Сталину этого было мало. Он еще не решился обрушить репрессии на головы членов ЦК: среди них находилось немало военных, занимавших ключевые посты в армии. Они могли свергнуть сталинское правительство вооруженной рукой, если бы увидели непосредственную опасность для себя и вовремя догадались, что им грозит. С ними надо было срочно что-то делать, причем не трогая пока «гражданских» .
Любопытно, что идея нанести удар по военным руководителям СССР принадлежала изобретательному бывшему руководителю советской внешней разведки и контрразведки А.Х. Артузову – тому самому, который некогда завербовал Сосновского. В 20-е гг. он догадался взять в советники бывшего шефа жандармского корпуса генерала В.Ф. Джунковского и по его совету, проявив незаурядные оперативные способности, даже талант, разработал известные контрразведывательные операции – «Трест», «Синдикат-2» и «Тарантелла», основанные на принципе оперативной провокации. Артузов оказался мастером подобных операций, подобрал большую группу способных сотрудников для их исполнения. Сам Сталин пил за его здоровье . Ягода, напротив, его не жаловал и при случае добился его перевода в армейскую контрразведку. Но и нарком обороны Ворошилов невзлюбил Артузова и в январе 1937 г. настоял, чтобы его, как «ягодовца», перевели обратно в НКВД. Артузову выделили в здании НКВД кабинет для работы, но не дали никакой должности, и он в трудные минуты своей жизни решил напомнить о себе, подав Ежову проект раскрытия крупной антисоветской организации в руководстве Красной Армии; к нему он приложил «Список бывших сотрудников Разведупра, принимавших активное участие в троцкизме» . Не получив ответа, но узнав о внезапном аресте Дмитриевым в Свердловске командования Уральского военного округа во главе с самим командующим – комкором Гарькавым, Артузов 22 марта обратился к Ежову с идеями новых разоблачений. На сей раз предложения Артузова пролежали «под сукном» недолго. Сталину, который еще несколько месяцев назад опасался сговора руководителей НКВД с военными, теперь срочно понадобился этот сговор – но уже, конечно, не настоящий, а вымышленный, на бумаге, среди ровных строк допросных протоколов. Покончив с первой волною массовых арестов в центральном аппарате НКВД, Ежов поручил Николаеву-Журиду выбить любыми путями из арестованных чекистов сведения, что они состояли в заговоре с Гарькавым и остальной верхушкой Красной Армии.
Некогда, в 1921 г., Николаев-Журид был исключен из большевистской партии как «интеллигент и чуждый элемент» . Словно опасаясь повторного исключения, в дальнейшем он никак не проявлял интеллигентности. Следует упомянуть о том, какую школу он прошел перед назначением на должность начальника Оперода центра, будучи заместителем небезызвестного Леонида Заковского в Ленинграде. Латыш Генрих Эрнестович Штубис (больше известный под именем Леонида Михайловича Заковского) до декабря 1934 г. занимал должность наркома внутренних дел Белоруссии, а после убийства Кирова возглавил управление НКВД по Ленинграду и Ленинградской области. В 1935 г. он провел кампанию так называемых кировских арестов в Ленинграде. В органах НКВД это была личность почти легендарная. Ему приписывали следующее изречение: «Попадись мне в руки Маркс и Энгельс, они бы у меня быстро признались, что были агентами Бисмарка!» Он славился тем, что бил своих оперативных сотрудников, поучая при этом: «Вот как нужно допрашивать!» . К Заковскому слово «палач» применимо не только в фигуральном, но и в буквальном значении: в мае 1918 г. он служил комендантом ВЧК и в его обязанности входило исполнение смертных приговоров . М.П. Шрейдер вспоминал, что Заковский, несмотря на трехклассное образование, сочинял брошюры о происках «троцкистов-вредителей», а со временем приобрел популярность в качестве рассказчика устрашающих историй из жизни «гнилого антисоветского подполья». «Помню, – пишет Шрейдер, – что всем докладчикам в то время усиленно рекомендовалось цитировать галиматью Заковского… По примеру Заковского некоторые чрезмерно ретивые начальники УНКВД также стали выпускать статьи и брошюры с описанием сенсационных «кровавых дел иностранных разведчиков – троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев». В этих «произведениях», напоминавших американские комиксы, рассказывалось об организации троцкистами-террористами дерзких вредительских актов, диверсий, убийств, взрывов на шахтах, крушений поездов и т.п. Вся эта подготовка общественного мнения в печати проводилась систематически и планомерно…» .