Стояло лето. 2 августа — идеальный день, чтобы изменить мужу. Очень скоро настоящее время начинает перемежаться будущим: занятия любовью в голубом номере отеля прерывают вопросы судебного следователя. Сименон описывает не только день 2 августа, но и его последствия (полицейское расследование, суд присяжных). Мы еще не знаем, что именно случится с Тони и Андре, а события 2 августа уже служат предметом тщательного разбирательства со стороны сил правопорядка. Настоящее превращается в будущее совершенного вида. Будущее — в место, где все закончится. То, чего вы сегодня еще не пережили, скоро произойдет вчера. Кто-то умрет, но мы пока не знаем кто. Манера письма построена на простых ощущениях, напоминая стиль Колетт (в 1924 году, когда Сименон работал под ее началом в «Le Matin», она постоянно его одергивала: «Пишите проще! Никакой литературщины!»). Развитие интриги подпитывается конкретной любовью к жизни. Расследование преступления — не более чем предлог для передачи красок, запахов, шумов, света. Капоте упрекал Керуака: «Он не пишет, он печатает на машинке». Сименон тоже печатает на машинке, но время от времени он поднимает голову, чтобы глотнуть красного вина (литр в день), пожевать камамбера и заглянуть себе в память или в сердце. Подлинное чудо в этом — его спокойствие и воля. Его уверенность в себе, служащая доказательством ненасытного любопытства и постоянной работы ума. А что до стиля, сюжета и авторских наблюдений, то мне они напоминают Хемингуэя. «Дождь идет». Вот это айсберг!
В сущности, я правильно сделал, что не спешил читать Сименона. 200 книг! Сколько счастья! Мне теперь до смерти хватит. И теперь я наконец-то понял, почему в 1939 году Жид сказал о нем, что он, «возможно, величайший прозаик и самый подлинный писатель во всей сегодняшней французской литературе». Его секрет называется трезвость.
//— Биография Жоржа Сименона —//
Бельгиец, скончавшийся в Швейцарии, — прежде всего человек, добившийся огромного успеха. Жорж Сименон родился в 1903 году в Льеже, а умер в 1989-м в Лозанне. В промежутке он собрал недурную коллекцию: 25 тысяч страниц и 10 тысяч женщин. Трудяга каких поискать (192 романа — по главе каждый день — и 155 рассказов), Сименон, помимо всего прочего, еще и виртуоз пера: «Лунный удар» («Le Coup de lune», 1933), «Помолвка месье Гира» («Les Fianailles de M. Hire», 1933), «Негритянский квартал» («Quartier ngre», 1935), «Правда о Бэби Донж» («La Vrit sur Bb Donge, 1942), «Дело Фершо» («L’An des Ferchaux»; 1945), «Три комнаты на Манхэттене» («Trois chambres Manhattan», 1946), «Письмо следователю» («Lettre mon juge», 1947), «Грязь на снегу» («La neige tait sale, 1948), «Маленький портной и шляпник» («Les Fantmes du chapelier», 1949), «В случае беды» («En cas de malheur», 1956), «Голубая комната» («La Chambre bleue», 1964), «Кот» («Le Chat», 1957)… В 1920-х годах он всего за десять лет из нищего журналиста превратился в писателя-миллиардера и спал с Жозефиной Бейкер (тогдашней Бейонсе). Все подающие надежды литераторы мечтают повторить его судьбу, забывая одну маленькую деталь: никто в ХХ веке не вкалывал так, как Жорж Сименон. И остановило его только самоубийство дочери (как случилось и с Марлоном Брандо).
Номер 13. Гийом Дюстан. Николя Паж (1999)
Неужели Гийом Дюстан — последний ниспровергатель из числа французских писателей? Он намеренно шокировал публику, нащупывая, где проходят границы свободы.
Он экспериментировал с непристойностью, чтобы потом было о чем рассказывать. Для нашего поколения он стал подопытным кроликом. Роль писателя заключается в том, чтобы делать то, что запрещено, особенно если разрешено все. Дюстан был не опасен, хотя страдал паранойей почти в той же степени, что и Соллерс: ему повсюду мерещились заговоры, со стороны стариков, родителей, гетеросексуалов, издателей. «Я описал невроз Запада»; «Осторожно. Я не Рено Камю. Я хуже».
Что нужно, чтобы иметь право именоваться гением? Достаточно ли быть больным, обдолбанным, склонным к провокациям и мании величия? Нет, недостаточно. Дюстан паясничал очень расчетливо. Выпускник ЭНА [101 — ЭНА (ENA) — Национальная школа управления; один из самых престижных французских вузов, готовит высшие административные кадры.], он хорошо знал, что лучшим оружием в нашем утомленном обществе служит провокация, а скандал — просто рабочий инструмент в руках того, кто желает изменить мир. А при чем тут литература? Ну как же, это двигатель, топливо, источник энергии.
В системе, приемлющей любую критику, необходимо довести уровень шума до максимума, иначе не пробиться к сознанию людей. Надо вывернуть наизнанку синтаксис, перемешать вместе английский (доминирующий язык) и французский (язык сопротивления), привести список своих друзей, переписать свое интервью с Бретом-Истоном-Эллисом-самым-великим-писателем-планеты, возмечтать о том, чтобы переспать с Биллом Клинтоном в гавайской рубашке, рискнуть сказать гадость о «евреях-леваках», оправдывая себя тем, что ты и сам еврей. Надо быть грязным. Надо быть двусмысленным. Надо быть неудобным.
«Николя Паж» — это пэчворк. Толстая книга о гомосексуальной любви, хроника заявленного краха, собрание отвергнутых статей, коллаж из неоконченных романов; куча-мала, в которой находится место для записной книжки покойной бабушки (чтобы показать, насколько изменились нравы на протяжении жизни всего двух поколений), сценария ситкома, договора с издательством, а также собственного самоубийства. Это книга прямого сообщения, книга, которая создается на наших глазах, «в реальном времени»; пазл, собранный на «отлично», не хуже плана диссертации для ЭНА, — сначала практика, потом теория. Сначала — как я страдаю, потом — почему.
После краха надежды на связь с Николя (27 лет) Гийом (32 года) принимает решение подробно поведать свою историю, включая пережитую на Таити депрессию, шуры-муры в задней комнате бара, неистовство хауса и попытку залечить душевные раны химией; он трансформирует свою боль в творчество, «чтобы не сойти с ума». Что это, очередная байка про гомиков? Ничего подобного. Читать Гийома Дюстана можно и не будучи геем, так же как мы читаем Тони Моррисона, хотя мы не чернокожие, Жана д’Ормессона — хотя мы не академики, а Бернара Франка — хотя мы не входим в число знатоков вина. На 70-й странице Дюстан говорит об этом абсолютно ясно: «Гетеросексуалам не помешало бы проявлять больше интереса к тому, что мы изобретаем». Например, почему только гомосексуалисты каждый вечер меняют партнеров? Нет, почему? А?
Дюстан умело соединяет четыре самых модернистских течения современной литературы: новый реализм (Уэльбек/Равалек/Депант), автовымысел (Доннер/Анго/Дубровски), экспериментальный стиль «денди-рок» (Шуль/Пакадис/Адриен) и прозу «гомо-порно» (Рено Камю/Эрве Гибер/Венсан Борель). Терять ему нечего, и он идет на все: использует реальные имена собственные (а в конце еще приводит указатель, сдавая скопом всех своих друзей); высказывается в пользу эвтаназии, евгеники и, подобно Сирилу Коллару или Эрику Ремесу, секса без презерватива. Результат не всегда удачен на все сто, и в тексте (позволю себе критику) встречаются длинноты.
Однако нельзя отрицать, что на этих нарочито эксгибиционистских страницах что-то такое имеет место.