К несчастью, по дороге машина ломается…
Подозреваю, что после этого краткого изложения читатель решит, что его ждет некий модный трэш — нечто вроде избранной тусовки всем недовольных шутов, привычная галерея портретов в стиле fashion, припудренных светским кокаином. Люди малограмотные наверняка заклеймят «Nada существует», вбив свой гвоздь несправедливости и постаравшись принизить значение этой книги. И тем самым пройдут мимо знакового для нашего времени романа. Либерати — это Перек, поселившийся в отеле «Никко», это Модиано, подсевший на гашиш, это Пруст, прочитавший «Гламораму». Но в первую очередь это художник декаданса, косности и вялости снобов, лишенных католических ценностей. Безжалостная и хрупкая траектория жизни Патриса сродни религиозному гимну, в котором переплетаются (взаимно усиливаясь) все темы, обозначенные в предыдущем романе автора («Антология видений», 2004), — конец молодости, утрата роскоши, исчезновение прелести, воспоминание о счастье и ожидание смерти. Текст отличается неимоверной плотностью и точностью, благодаря чему выглядит более свежим и амбициозным (несомненно влияние «нового романа»: действие разворачивается как секвенция продолжительностью пять часов; упоминание имен знаменитостей в манере, присущей Жан-Жаку Шулю, возведено в ранг высокого искусства). Либерати с ухмылкой задается совсем не веселым вопросом: так что, это и была жизнь? Патрис Строгонофф — педофил, который спит исключительно со старухами, человек с опустевшим сердцем, день напролет занимающийся собственным вскрытием и наделенный мозгом, вызывающим у него асфиксию. Красота ему не дается, она его бежит, и он, превращенный в тень самого себя, чувствует, что и не жил по-настоящему, отчетливо сознавая, что его путь близок к завершению. Его ничем не примечательное утро похоже на все остальные — как голые манекенщицы в старых номерах «Vogue», что стопками хранятся у него в сортире. И мобильник, звонящий в пустоту. В вызываемом вами номере Бога нет.
«Nada существует» (выражение Фрэнсиса Бэкона, одновременно означающее, что ничего не существует и что наверняка существует только ничто) — это жемчужина горького смеха и отчаявшейся жестокости: «Если присмотреться получше, все на свете ужасно». Между тем это отнюдь не нигилистический роман, даже наоборот, — это ода 2007 году. Рассуждая в подобном юмористическом ключе о смерти, неизбежно прославляешь жизнь, хоть она и полна разочарований. Великая литература всегда подтрунивает над нашей недолговечностью.
//— Биография Симона Либерати —//
Помимо того что Симон Либерати — тот самый подвыпивший бородач, которого вы, возможно, несколько лет назад видели в передачах Тьерри Ардиссона, он еще и профессиональный писатель. Я имею в виду, что он довольно долго писал за других, то есть работал литературным негром и журналистом. В ХХ веке он в течение короткого промежутка времени даже был «главной редакторшей» журнала «Cosmopolitan» (по его собственным словам). Первый роман «Антология видений» («Anthologie des apparitions», издательство «Flammarion», 2004) был данью восхищения молодыми девчонками в мини-юбках, которые в 1970-х фланировали на высоких каблуках по Елисейским Полям и Матиньону, а кончили в притонах Сен-Тропе. Книга «Nada существует» («Nada existe»), более странная, длинная и оригинальная, стала путевым дневником поколения, отказавшегося от путешествий. Третий роман, искрометная «Гипержюстина» («L’hyper Justine»), в 2009 году был удостоен премии Флора. Симон Либерати родился в 1960 году в Париже, но он является одним из самых выдающихся романистов XXI века. В настоящее время он работает над повестью об автомобильной аварии, в которой погибла киноактриса Джейн Мэнсфилд.
В настоящее время он работает над повестью об автомобильной аварии, в которой погибла киноактриса Джейн Мэнсфилд. Жалко, что Дж. Г. Баллард эту книгу уже не прочитает.
Номер 72. Джеймс Солтер. Сжигая дни (1997)
Считается, что нам глубоко наплевать на то, как живут другие, и я открою вам один секрет: это чистая правда. Жизнь 86-летнего американца Джеймса Солтера, бывшего военного летчика, a priori не может представлять для нас никакого интереса, не говоря уже о том, что нас с души воротит от писателей, которым неймется рассказать нам свою биографию: когда и в котором часу родился, чем занимались родители и как их звали, ну и прочая скукотень в духе Дэвида Копперфилда. Когда Бальзак заявил, что хотел «составить конкуренцию гражданскому состоянию», он вовсе не имел в виду, что намеревается заполнить анкету для ЗАГСа. Кроме того, далеко не каждый — Шатобриан. К счастью, Джеймс Солтер — не каждый. Похоже, ему на свою жизнь плевать не меньше, чем нам, и в его мемуарах нет ничего железобетонного. Все, к чему он стремится, — это припомнить некоторые мимолетные ощущения, полузабытые разговоры, ничем не завершившиеся интрижки. Свое прошлое он обходит, как слишком большой музей, не задерживаясь надолго возле того или иного экспоната. О, это мы гуляем с моим разорившимся отцом, и он напевает «Очи черные». А это война в Корее. Гляди-ка, а это Джек Керуак на футбольном поле. Я вам не рассказывал про эту женщину? Я был в нее влюблен, а она про это не знала. Которая из них? Да их столько было…
«Сжигая дни» — не автобиография, а скорее собрание диапозитивов, которые рассматриваешь, сидя в гостях у американского друга: картинки сменяют друг друга на пожелтевшей простыне — запечатленные мгновенья, летучие, эфемерные, отрывочные наброски… Жизнь проходит так быстро. Читается она тоже быстро. Подобно Саган в «С наилучшими воспоминаниями», Солтер скользит по поверхности своего существования и перечисляет встречи, сыгравшие важную роль в его жизни; он пишет книгу, которую не успел написать Фицджеральд, потому что слишком рано умер. Когда я был подростком — вообще-то я и сегодня все еще подросток, но ладно, замнем для ясности, — так вот, я тогда мечтал умереть в 30 лет. Сегодня мне 45, и я хочу жить долго, как Солтер, чтобы иметь возможность переосмыслить свою жизнь, перелистать ее с печальной нежностью, как листают альбом семейных фотографий, отпуская притворно насмешливые комментарии. Следовательно, «Сжигая дни» — это книга, которая отнимает у вас желание умереть молодым: «…на всех места не хватит. Остаются поколения, что набегают друг за другом подобно приливу, остаются годы, наполненные туманом и пеной, но и их смывает волной. Вот это мы и получаем в наследство, живя в городах». (Попутно благословим божественный перевод Филиппа Гарнье.)
Ну да, всем нам хотелось бы вслед за Джеймсом Солтером или его соотечественником и коллегой по перу Чарльзом Симмонсом стать красивыми стариками, а не постаревшими красавцами. Просто сесть в измятом костюме, закрыть глаза и припомнить всю свою жизнь, то тут, то там подбирая счастливые моменты, оправдывающие наше пребывание на этой земле. О, ничего особенного, просто «любовница итальянка, вся из себя, которая не раздумывая прыгала в самолет и моталась за мной по всему миру», просто всякие пустяки, например изумрудные глаза Лары Мишели или осенний вечер в женевском кафе «Солей»… Кто-то сказал: культура — это то, что останется, когда все забудется. Вранье. Но это лучшее определение счастья. Потому что счастье — это и есть все те мелочи, которые приходят на ум, когда не думаешь ни о чем.
//— Биография Джеймса Солтера —//
Чтобы рассказать свою жизнь, Джеймс Солтер накатал книгу в 439 страниц, а вы хотите, чтобы я изложил вам ее в десяти строках? Да что я вам, Википедия, что ли? Ну да, я могу сообщить, что Джеймс Солтер родился в 1925 году в Нью-Йорке, был летчиком-истребителем, бросил армию и засел писать сценарии и романы; в числе лучших из них — «Спорт и времяпрепровождение» («A Sport and a Pastime»; история его любви к одной француженке) и «Светлые годы» («Light Years», его собственная «Ночь нежна»).