Уинни кинулась к Аравите и тронула ее влажными губами.
— Где Игого? — спросила беглянка, когда они справились друг у друга о здоровье.
— Вон там, — отвечала Уинни. — Поговори с ним, он молчит, когда я с ним заговариваю.
Игого лежал у задней стены, отвернувшись, и не ответил на их приветствие.
— Доброе утро, Игого, — сказала Аравита. — как ты себя чувствуешь?
Конь что-то пробурчал.
— Отшельник думает, что Шаста успел предупредить короля, — продолжала она. — Беды наши кончились. Скоро мы будем в Нарнии.
— Я там не буду, — сказал Игого.
— Тебе нехорошо? — всполошились и лошадь, и девочка. Он обернулся и проговорил:
— Я вернусь в Тархистан.
— Как? — воскликнула Аравита. — Туда, в рабство?
— Я лучшего не стою, — сказал он. — Как я покажусь благородным нарнийским лошадям? Я, оставивший двух дам и мальчика на съедение льву!
— Мы все убежали, — сказала Уинни.
— Мы, но не он! — вскричал Игого. — Он побежал спасать вас. Ах, какой стыд! Я кичился перед ним, а ведь он ребенок и в бою не бывал, и примера ему не с кого брать…
— Да, — сказала Аравита. — И мне стыдно. Он молодец. Я вела себя не лучше, чем ты, Игого. Я смотрела на него сверху вниз, тогда как он — самый благородный из нас. Но я хочу просить у него прощенья, а не возвращаться в Тархистан.
— Как знаешь, — сказал Игого. — Ты осрамилась, не больше. Я потерял все.
— Добрый мой конь, — сказал отшельник, незаметно подошедший к ним, — ты не потерял ничего, кроме гордыни. Не тряси гривой. Если ты и впрямь так сильно казнишься, выслушай меня. Когда ты жил среди бедных немых коней, ты много о себе возомнил. Конечно, ты храбрей и умнее их — это нетрудно. Но в Нарнии немало таких, как ты. Помни, что ты — один из многих, и ты станешь одним из лучших. А теперь, брат мой и сестра, пойдемте, вас ждет угощение.
11. Неприятный спутник
Миновав ворота, Шаста побежал дальше, сперва — по траве, потом — по вереску. Он ни о чем не думал и ничего не загадывал, только бежал. Ноги у него подкашивались, в боку сильно кололо, пот заливал лицо, мешая смотреть, а к довершенью бед он чуть не вывихнул лодыжку, споткнувшись о камень.
Деревья росли все гуще. Прохладней не стало — был один из тех душных, пасмурных дней, когда мух вдвое больше, чем обычно. Мухи эти непрестанно садились ему на лоб и на нос, он их не отгонял.
Вдруг он услышал звук охотничьего рога — не грозный, как в Ташбаане, а радостный и веселый. И почти сразу увидел пеструю, веселую толпу.
На самом деле то была не толпа, а всего человек двадцать, в ярко-зеленых камзолах. Одни сидели в седле, другие стояли, держа коней под уздцы. В самом центре высокий оруженосец придерживал стремя для своего господина; а господин этот был на диво приветливым, круглолицым, ясноглазым королем.
Завидев Шасту, король не стал садиться на коня. Лицо его просветлело. Он громко и радостно закричал, протягивая к мальчику руки:
— Корин, сынок! Почему ты бежишь, почему ты в лохмотьях?
— Я не принц Корин, — еле выговорил Шаста.
— Я… я его видел в Ташбаане… он шлет вам привет.
Король глядел на него пристально и странно.
— Вы король Лум? — задыхаясь, спросил Шаста и продолжал, не дожидаясь ответа: — Бегите… в Анвард… заприте ворота… сюда идет Рабадаш… с ним двести воинов.
— Как ты это докажешь? — спросил один из придворных.
— Я видел их, — отвечал Шаста. — Видел своими глазами. Я проделал тот же путь.
— Пешком? — удивился придворный.
— Верхом, — отвечал Шаста. — Лошади сейчас у отшельника.
— Не расспрашивай его, Дарин, — сказал король. — Он не лжет. Подведите ему коня. Ты умеешь скакать во весь опор, сынок?
Шаста, не отвечая, взлетел в седло и был несказанно рад, когда Дарин сказал королю:
— Какая выправка, ваше величество! Этот мальчик знатного рода.
— Ах, Дарин, — сказал король, — об этом я и думаю! — и снова пристально посмотрел на Шасту добрыми серыми глазами.
Тот и впрямь прекрасно сидел в седле, но совершенно не знал, что делать с поводьями. Он внимательно, хотя и украдкой глядел, что делают другие (как глядим мы в гостях, когда не знаем, какую взять вилку), и все же надеялся, что конь сам разберет, куда идти. Конь был не говорящий, но умный; он понимал, что мальчик без шпор — ему не хозяин. Поэтому Шаста вскоре оказался в хвосте отряда.
Впервые с тех пор, как он вошел в Ташбаан, у него полегчало на сердце, и он посмотрел вверх, чтобы определить, насколько приблизилась вершина. Однако он увидел лишь какие-то серые глыбы. Он никогда не бывал в горах, и ему показалось очень занятным проехать сквозь тучу. «Тут мы и впрямь в небе,
— подумал он, — посмотрю, что в туче, внутри. Мне давно хотелось…» Далеко слева садилось солнце.
Дорога теперь была нелегкая, но двигались они быстро. Шаста все еще ехал последним. Раза два, когда тропа сворачивала, он на мгновение терял других из вида (по сторонам стоял густой, сплошной лес).
Потом они нырнули в туман или, если хотите, туман поглотил их. Все стало серым. Шаста не подозревал, как холодно и мокро внутри тучи, и как темно. Серое слишком уж быстро становилось черным.
Кто-то впереди отряда иногда трубил в рог, и звук этот был все дальше. Шаста опять никого не видел, и думал, что увидит, когда минет очередной поворот. Но нет — и за поворотом он не увидел никого. Конь шел шагом. «Скорее, ну, скорей!» — сказал ему Шаста. Вдалеке протрубил рог. Игого вечно твердил, что нельзя и коснуться пяткой его бока, и Шаста думал, что если он коснется, произойдет что-то страшное. Но сейчас он задумался. «Вот что, конь, — сказал он. — Если ты будешь так тащиться, я тебя… ну… как бы пришпорю. Да, да!» Конь не обратил на это внимания. Шаста сел покрепче в седле, сжал зубы и выполнил свою угрозу.