Гурдже оглядел бальный зал. Звучала пронзительная музыка, верховники и роскошно одетые женщины двигались парами по блестящему инкрустированному полу в фигурах танца, — гордость и смирение на их лицах тоже вызывали у него отвращение. Мимо осторожно, словно машины, двигались мужчины-слуги, следившие, чтобы каждый бокал, каждое блюдо были полны. Гурдже считал, что не важно, как называется эта социальная система, важно, что она выглядит предельно жестко организованной.
— А, Гурджи, — услышал он голос Пекила, появившегося в пространстве между большим растением в горшке и мраморной колонной. Под руку он держал молодую женщину. — Вот вы где. Гурджи, прошу познакомиться с Тринев Датлисдоттир. — Верховник улыбнулся, переводя взгляд с девушки на Гурдже, подтолкнул ее вперед. Она слегка поклонилась. — Тринев — тоже игрок, — сообщил Пекил. — Любопытно, правда?
— Благодарю вас за честь, юная леди, — сказал Гурдже девушке, тоже чуть наклонив голову.
Та неподвижно стояла перед ним, устремив взгляд в пол. Платье ее было не таким разукрашенным, как большинство из виденных Гурдже на балу, и женщина в этом облачении выглядела не столь эффектно.
— Ну что ж, я оставлю вас, двух белых ворон, наедине, поговорите друг с другом. Хорошо? — Пекил сделал шаг назад и сцепил пальцы. — Отец мисс Датлисдоттир вон там, у эстрады, где оркестр, Гурджи. Если вы не прочь отвести туда молодую даму, когда наговоритесь…
Гурдже посмотрел вслед Пекилу, потом улыбнулся макушке молодой женщины и откашлялся. Девушка хранила молчание. Гурдже сказал:
— Я… гм… я думал, что в азад играют только промежуточные — верховники.
Девушка чуть подняла голову и уставилась ему в грудь.
— Нет, сэр, есть и весьма способные игроки-женщины, но, конечно, низкого класса.
У нее был тихий, усталый голос. Девушка не подняла глаз на Гурдже, и ему приходилось обращаться к ее макушке — под черными, туго связанными волосами была видна белая кожа.
— Вот оно что, — сказал он. — А я думал, что это… запрещено. Я рад, что это не так. А мужчины тоже играют?
— Да, сэр. Играть разрешено всем. Это записано в конституции. Никаких ограничений, просто этим двум… — девушка замолчала, подняла голову и вдруг испуганно посмотрела на него, — второстепенным полам выучиться еще труднее, потому что все знаменитые колледжи принимают только верховников. — Она снова опустила взгляд. — Конечно, это для того, чтобы не отвлекать тех, кто учится.
Гурдже не знал, что сказать.
— Понятно, — вот все, что он мог придумать в ответ, потом добавил: — И вы… надеетесь хорошо выступить на этих играх?
— Если мне удастся… если я дойду до второй игры в главной серии, то надеюсь, что смогу поступить на гражданскую службу и путешествовать.
— Я надеюсь, вам это удастся.
— Спасибо. К сожалению, это маловероятно. Первая игра, как вам известно, играется в группах по десять участников, и если ты единственная женщина среди девяти верховников, то к тебе относятся как к досадному недоразумению. Обычно женщину первой выставляют из игры, чтобы очистить поле.
— Гмм, меня предупредили, что подобное может случиться и со мной, — сказал Гурдже, улыбаясь голове девушки; ему хотелось, чтобы она снова подняла на него глаза.
— Нет-нет. — Она и в самом деле подняла на него взгляд, и Гурдже неожиданно смутился: столько искренности было на ее плоском лице. — С вами они ничего такого не сделают — это было бы невежливо. Они не знают, какой вы игрок — сильный или слабый. Они… — Девушка снова опустила глаза. — Они знают, кто я, а потому удалить меня, чтобы они могли играть дальше, — в этом нет никакого неуважения.
Гурдже оглядел огромный, шумный, переполненный бальный зал, где люди разговаривали и танцевали, где громко играла музыка.
— И вы ничего не можете сделать? — спросил он. — Разве нельзя устроить так, чтобы в первом туре десять женщин играли друг с другом?
Девушка по-прежнему не поднимала глаз, но что-то в изгибе ее щек подсказало Гурдже, что она, вероятно, улыбается.
— Можно, сэр. Но, насколько я помню, ни в одной из серий большой игры не было случая, когда в одной группе играли бы два представителя второстепенных полов. За все эти годы жребий никогда не выпадал таким образом.
— Вот как? А в одиночных играх, когда играют один на один?
— Они не считаются, если ты не прошел через предыдущие туры. Когда я все же играю в одиночные игры, мне говорят, что я везучая. Наверно, так и есть. Даже наверняка, потому что мой отец выбрал мне прекрасного хозяина и мужа, и если мне не повезет в игре, то все равно я удачно выйду замуж. А чего еще может желать женщина?
Гурдже не знал, что ответить. Его шею сзади словно кто-то щекотал — странное чувство. Он кашлянул два-три раза и наконец выдавил из себя:
— Я надеюсь, вы выиграете. Очень надеюсь. Молодая женщина метнула на него взгляд и тут же снова вперилась в пол, покачав головой.
Немного погодя Гурдже предложил проводить ее к отцу, и девушка согласилась. Она сказала ему кое-что еще.
Гурдже с девушкой шли по огромному залу, пробираясь сквозь толпы людей туда, где ждал ее отец. В одном месте пришлось пройти между огромной резной колонной и батальной росписью на стене, так что они оказались скрыты от всех. В этот миг девушка коснулась запястья Гурдже, а пальцем другой руки надавила на определенную точку на его плече под платьем. Не отпуская рук (надавливая одним пальцем и слегка поглаживая запястье), она прошептала: