Он пошел дальше. Автономник облетел его и остановился перед ним на уровне лица, так что Гурдже волей-неволей пришлось остановиться.
— Речь пойдет об игре в стрикен прошлой ночью и этим утром.
— Кажется я уже вас поблагодарил, — сказал Гурдже машине и бросил взгляд вперед — за автономника.
Фронт шквала уже дошел до дальнего конца хассизской гавани. Черные тучи были почти над головой, погружая окрестности в темноту.
— И кажется, вы говорили, что не откажете мне в помощи.
— Неужели? — сказал Гурдже скорее с язвительной ухмылкой, чем с улыбкой. — И что же это я могу сделать для вас?
— Помогите мне, — тихо сказал Маврин-Скел; голос его почти терялся в шуме ветра, — помогите мне вернуться в Контакт.
— Не говорите глупостей. — Гурдже, протянув руку, отодвинул машину в сторону и шагнул дальше.
В следующее мгновение он свалился в траву рядом с тропинкой, словно его толкнуло в плечо что-то невидимое. Он в удивлении уставился на малую машину, парящую над ним, а руки его ощупывали влажную землю, и трава по обе стороны от него издавала шипящий звук.
— Ах ты, маленький… — сказал Гурдже, пытаясь подняться, но тут же был снова отброшен назад.
Он в удивлении уставился на малую машину, парящую над ним, а руки его ощупывали влажную землю, и трава по обе стороны от него издавала шипящий звук.
— Ах ты, маленький… — сказал Гурдже, пытаясь подняться, но тут же был снова отброшен назад.
Он сидел на земле в недоумении, не веря происходящему. Никогда еще машина не применяла против него силу. Это было неслыханно. Он снова попытался подняться; в груди рождался крик, полный гнева и раздражения.
Он обмяк. Крик замер во рту.
Он почувствовал, как его отбросило на траву.
Он лежал, глядя на черные тучи. Он мог двигать только глазами — ничем больше.
Он вспомнил перестрелку с ракетами: когда число попаданий в него выросло сверх всякой меры, скафандр не ему давал пошевелиться. Теперь было еще хуже.
Это был паралич. Он не мог ничего.
Он боялся, что остановится дыхание, остановится сердце, язык западет в дыхательное горло, откажет сфинктер.
В поле зрения вплыл Марвин-Скел.
— Послушайте меня, Жерно Гурдже. — Несколько холодных капель дождя упало на траву и на лицо человека. — Послушайте меня… Вы мне поможете, хотите вы или нет. Весь наш разговор, каждое ваше слово, каждый ваш жест этим утром записан. Если вы мне не поможете, эта запись будет обнародована. Все будут знать, что вы выиграли у Ольц Хап с помощью мошенничества. — Машина помолчала. — Вы меня понимаете, Жерно Гурдже? Вам все ясно? Вы понимаете, что я сказал? Есть название, старое название тому, что я делаю, если вы еще не догадались. Это называется шантаж.
Машина сошла с ума. Любой человек мог создать все, что угодно — звук, живые картинки, запах, прикосновение… были машины, специально для этого предназначенные. Их можно было заказать в магазине и писать какие угодно картины — неподвижные или подвижные, а если хватало времени и терпения, вы могли придать им правдоподобие, словно это было снято обычной камерой. Вы попросту могли создать любой киноэпизод по вашему желанию.
Некоторые пользовались подобными машинами ради удовольствия или ради мести, фабрикуя истории, в которых с их врагами или друзьями случались жуткие или смешные происшествия. Там, где подлинность того или иного события не могла быть доказана, шантаж становился бессмысленным и невозможным; в обществе наподобие Культуры, где было разрешено почти все, а власть отдельного человека и деньги практически перестали существовать, шантаж был вдвойне неуместен.
Машина и в самом деле сошла с ума. Уж не собирается ли она убить его? Гурдже покрутил эту мысль у себя в голове, заставляя себя поверить в то, что такое возможно.
— Я знаю, что происходит у вас в голове, Гурдже, — продолжал автономник. — Вы думаете, что у меня нет доказательств, я, мол, мог все это сфабриковать и мне никто не поверит. Ошибаетесь. У меня была связь в реальном времени с моим приятелем, одним из Разумов 00, сочувствующих мне: он всегда знал, что из меня вышел бы превосходный оперативник, и добивался моей реабилитации. То, что происходило между нами сегодня утром, записано в мельчайших подробностях Разумом, имеющим безупречную нравственную репутацию, и на уровне безукоризненной достоверности, обеспечиваемой существующими средствами связи… То, что у меня есть против вас, не может быть сфальсифицировано, Гурдже. Если не верите, спросите у вашего друга Амалк-нея. Он подтвердит вам все, что говорю я. Он, может, глуп и невежествен, но, по крайней мере, должен знать, где искать истину.
Капли дождя ударили по беспомощному, расслабленному лицу Гурдже. Челюсть у него отвисла, рот был открыт, и он опасался, что может в конце концов захлебнуться — захлебнуться в хлынувшем дожде.
Над ним двигалось небольшое тело автономника, обдаваемое струями дождя, которые становились все толще и хлестали Гурдже все сильнее.
— Вы хотите знать, что именно мне от вас надо? — спросил автономник.
— Вы хотите знать, что именно мне от вас надо? — спросил автономник.
Гурдже попытался пошевелить глазами — ответить «нет», чтобы досадить автономнику, но тот, казалось, ничего не заметил.