— Что… кто?… — свалился с телеги Вторуша, бестолково размахивая топором. — Опять? А-а, злыдни, мало брата погубили. Всех порешу! Дай мне…
— Тихо, — рявкнул Середин, — тихо, купец. Хотел бы он тебя зарезать — давно бы зарезал. Так?
Незнакомец прикрыл глаза, но Олег успел заметить желтый волчий блеск зрачка.
— Ну, чего молчишь? Так, нет?
— Мне ваша смерть не нужна, — глухо сказал незнакомец.
— Ну-ка, запали хворост, — скомандовал Олег.
Вторуша разгреб угли, подбросил валежника и принялся дуть, возвращая костер к жизни. Человек под рукой Середина пошевелился, и Олег слегка надавил острием сабли над пульсировавшей на шее веной. Капелька крови скатилась по шее под кожаную куртку.
— Спокойно, дружок, не заставляй меня делать тебе больно. — Он ухватил в кулак одежду на груди незнакомца и потянул его к разгоревшемуся огню. — Взгляни-ка на меня, сокол ясный.
Пришелец открыл глаза и невозмутимо посмотрел на него.
«Привиделось, что ли?» — подумал Олег. Глаза, как глаза, серые, спокойные. Слишком спокойные. Крест трепетал теплом, не обжигая кожу.
Середин слегка ослабил хватку. Незнакомец пошевелился.
— Хочешь убить — бей. Мне все едино.
— Эй, — воскликнул Вторуша, — а ведь я его знаю! Давеча стали мы привалом, так он к костру вышел, хлебца спросил. Повечерял с нами и ушел. Так в ночь и ушел. Еще говорит: зря вы здесь поехали, купцы. Вертайтесь, мол, пока не поздно. Стервец: его накормили, а он пугать стал. Сорока еще хотел его дубиной проводить, да где там, разве в лесу найдешь ночью.
— Не пугал я вас, купец, предупредить хотел.
— Ты ж толком ничего не сказал, у-у, змей…
— Погоди, — остановил его Середин, приглядываясь к незнакомцу, — ну-ка, давай отойдем, разговор есть. А ты, Вторуша, здесь посиди.
— А ну, как он тебя…
— Посиди здесь, я сказал, — повысил голос ведун.
Он отвел саблю и рывком поднял незнакомца на ноги.
— Иди вперед. По берегу.
Они отошли за поворот реки и, оставляя следы на песке, выбрались на плес. Середин остановился, незнакомец, повернувшись к нему лицом, невозмутимо ждал. Высокий, почти с Олега ростом, он стоял, опустив крепкие руки, и спокойно глядел на него.
— Снимай одежду, — скомандовал ведун.
Пришелец молча скинул куртку, снял разбитые сапоги и, стянув холщовые порты, снова замер. От левого плеча через грудь тянулся выпуклый розовый рубец.
— Шапку.
Нехотя, будто через силу, мужчина потянул с головы отороченную мехом шапку, бросил ее на песок и застыл, опустив глаза.
Олег почувствовал, как к горлу подступил комок: на голове незнакомца топорщилась свалявшаяся кое-где в колтуны волчья шерсть.
— Повернись спиной.
С головы, вдоль позвоночника, сбегала, утончаясь к ягодицам, полоса шерсти.
— Сам перекинулся? — спросил ведун.
— Тебе-то что? Руби, парень.
Олег увидел, как напряглись мышцы на спине незнакомца, хмыкнул.
— Нужен ты мне. Одевайся.
Мужчина, не веря своим ушам, оглянулся на него.
— Неужто отпустишь?
— Гуляй пока, — Олег повернулся и пошел прочь, — сам свою долю найдешь.
— Постой. Постой, парень. Скажи, почему не убил?
Середин остановился. Незнакомец, держа в руках одежду, спешил за ним.
— Так тебе и скажи. Я и сам не знаю. Если б ты по своей воле волкодлаком стал, то не потянулся бы за рыбой в горшке, а первым делом купца на телеге порешил. Опять-таки жизнью не дорожишь — не мила она тебе в этаком обличье. Вот, вроде, и все. Да ты оденься, чего голым бегать.
— Да, сейчас… — Незнакомец запрыгал, попадая ногой в штанину. — Уж очень ты меня огорошил. Я думал — все, кончился Невзор.
— Как же ты, Невзор, волчью стать принял?
— Эх, парень, долгий разговор.
— Ну, так присядем, поговорим. Спешить некуда, а спать уже все одно не хочется. Меч? — Середин кивнул на шрам.
— Сабля. Печенег память оставил в ту зиму.
— Быстро заросло. Как на собаке, или на волке.
— И об этом расскажу.
Они присели на чешуйчатый ствол сосны, завалившейся с крутого берега. Невзор повертел в руках шапку, хлопнул, выбивая песок, о колено.
— Слушай, парень, раз…
— Олег.
— Слушай, Олег, раз пристало. Отца я почти не помню — хазары его в дозоре срубили, мать на другой год померла. Меня дядька по матери, десятник княжеской дружины, к себе взял. Сам бездетный, без семьи, пока я мал был — у него в веси жил, а как подрос малость — он меня с собой повсюду таскал: и в поле, на дозор, и по оброку в деревни, хотя это редко. Не любит дядька Часлав службу такую. Ни в хоромах княжеских, ни налог собирать. За это и десятник до сих пор, хоть князь и привечает. Почитай, с десяти годов меня к седлу, к брани приучал. А в ту зиму раз шли мы с поля. Две луны в степи, как волки, рыскали. Это раньше хазары под урожай набегали, а теперь — нет. Печенеги в любое время налетают. Под вечер уже смотрим — дым. Дозорный прискакал: печенег деревню пожег, полон ведет. Дядька Часлав нас рассыпал за курганом, аккурат вдоль дороги. Ждем. Точно, ведут полон: бабы, ребятишки. Мужиков мало — побили, видать. Сами веселые, хмельные, нагайками играют. Посчитали врагов — втрое против нас. Но дядька говорит: сдуру не налетать — стрелами побьют, на пики поставят. Как в балочку у кургана втянутся, так и вдарим. Луки готовь, по разу успеем стрельнуть, положим, сколько удастся — и в сечу! Кто мимо стрелу пустит — сам пороть буду. Ребята в смех: кто ж мимо пустит, раз сам десятник и учил. Так и вышло, положили десятка полтора стрелами и вдарили. Крепко рубились печенеги, а один, как увидел, что не уйти, стал полон сечь. У меня — аж в глазах темно. Кинулся к нему, себя не чуя, ну, и достал он меня. Его Часлав срубил, а я помню только — глаза синие надо мной, и все… Очнулся — в избе лежу на лавке. Хотел встать, да куда там. Только ноги свесил и, как куль с зерном, на пол и грянулся. Тут вбегает девка, в темное вся одета, волосы темного золота, глаза, как трава речная, — и давай меня обратно на лавку. Да ругается так, что и последний вор позавидует. Куда, говорит, собрался, телок непутевый? Тебе лежать да лежать еще. Я спрашиваю: где дядька? Она — ушли уж неделю как. Велели, мол, за тобой ходить. Оказалось, привезли меня в ту деревню. Когда печенег налетел, эта девка с братом только одни и спрятались. Брат у нее колдун оказался, да и она тоже то ли ведунья, то ли знахарка. Колдун печенегам глаза отвел, так и переждали беду. Ну, дядька Часлав и велел ей меня выхаживать. Она и сама не против — как-никак людей из неволи отбили…