Фол крупно отрезает себе сала и кидает ломоть в рот целиком. Какой же кентавр сала не ест?!
— А Ричарда Родионыча опять видели. В прокуратуру заходил. Небось к той самой следовательше. Вроде как при ней он теперь состоит. В записных «шестерках».
— И то хорошо. Может, мне тоже… к следовательше? Как мыслишь, Фол?
— Не лезь поперед исчезника в стену, — осаживает меня кент. — Приглядеться к этой следовательше надо. С Ричардом родионычем связаться. Тогда и решим. А пока — сиди. Если в другом месте сидеть не хочешь.
Вернулся Сват-Кобелище (Фол открыл ему дверь) и громогласно потребовал свою долю харча. Небось на запах примчался?
— На уж, жри! — Я бросаю ему кусок, который пес немедленно проглатывает.
Бьет, что называется, влет, будто сокол добычу… у-у, про-глот!
Вскоре приходит Валько.
Деловито оглядывает «Лявтылева-да» и «каракатицу», солидно кивает — мол, теперь-то мы им жару зададим! — и торопится восвояси: видать, клиенты заждались.
Следом уезжает Фол.
Под сводами моего пристанища вновь медленно, но неотвратимо воцаряется скука.
Хоть что-то мало-мальски интересное случается лишь к вечеру, когда я смотрю на гору грязной посуды в мойке.
Пес лает с неодобрением.
— Вот сам бы и вылизал. Языком, — вяло пытаюсь я увильнуть, но пес пресекает это дело в зародыше, просто-напросто покинув кухню.
Сунувшись к мойке, я обнаруживаю отсутствие воды в кране. Ничего особенного в этом нет, и что делать в таком случае, я знаю прекрасно. Ведь вы, наверное, тоже не особо задумываетесь, как завязать на ботинке шнурок? Булка и постное масло под рукой. А вот и горелка.
В трубах булькает, урчит, из крана вытекает несколько капель ржавой жижицы — и все. Сволочь-квартирник явно отлынивает от работы. Жертву-то мою он сожрал, не поперхнулся — а заниматься прямыми обязанностями ему лень! Или это мой облом ему каким-то образом передался?
— Ах ты, тварюка, — бормочу я во злобе. — Матюгальника на тебя нет!
В трубах урчит сильнее — и тут на меня снисходит озарение! Конечно, мои познания в великом и могучем искусстве сквернословия и в подметки не годятся изыскам Валька. Но, как доверится, чем богаты, тем и рады. Я от души обложил квартирника всеми известными мне ругательствами (повторившись всего дважды!) — и напоследок со злорадной ухмылкой, нарисовав пальцем в воздухе косую пентаграмму, швырнул сквозь нее в мойку случайно завалявшегося в кармане «Мойдодыра». Живо представив при этом, как квартирник испуганно ищет местного утопца, как суетится в трубах Тот, спешно пробивая пробку из ржавчины, как долгожданная вода устремляется…
Результат превзошел все ожидания. В трубах панически взвыло, и вода из крана ударила бешеным напором, а я стоял и смотрел на плоды своего камлания, не в силах сдвинуться с места.
Ведь получилось же! Получилось! Кажется, я действительно понемногу становлюсь шаманом…
* * *
Ты начальничек, ключик-чайнцчек,
Отпусти до дому…
Четвертые сутки (продолжение, м-мать его, следует!). Бесконечные, резиновые… тянутся, не рвутся. Продолжает сниться чертов мужик с мечом (уже днем мерещится, с-сволочь!), и постепенно вокруг него прорисовываются всякие детали: три темные чаши с росписью, крутобокая амфора, кривой иззубренный нож, вязанка хвороста…
Уже затемно меня вновь навещает матюгальник, и я радуюсь ему, как родному брату!
— Звиняй, хлопче, шо мы так долго… Делов навалилось — во! — Валько выразительно щелкает себя по горлу, а потом проводит по нему же пальцем. — Гроши мы принесли, як обицялы! Ось…
Он протягивает мне две мятые десятки и пятерку.
— И горилку — само собой! — Матюгальник лезет в сумку, из которой остро пахнет самогоном, но не простым, а пряным, настоянным явно на чем-то экзотическом.
— Эх, силы бы з тобою да дернули по маленькой — та ось Пирр попросыв бугаю харч задать. Бежать надо, — сокрушенно вздыхает Валько.
— Бугаю? Это Мине, что ли?!
— Ото ж! Миня! Родственная душа!
— Слушай, Валько, пошли вместе, а? Я тут скоро совсем сдурею, волком выть начну!
Матюгальник сочувственно косится на меня.
— Тебе б, хлопче, хорониться… Эти, колесатые, говорили… Он встречается со мной взглядом и машет рукой.
— Тебе б, хлопче, хорониться… Эти, колесатые, говорили… Он встречается со мной взглядом и машет рукой.
— А-а, хай им всем грець! Пишлы! Зовсим хлопца замордувалы!
И я кидаюсь лихорадочно собираться, прихватив в последний момент один из «дротов». Дальняя Срань — те еще районы, без заточки стремно.
— Кобеля дома оставь, — командует матюгальник уже в дверях, — Миня собак не жалует. Досталось ему от них… Сват-Кобелище скулит изнутри.
* * *
Матюгальника Миня явно знал — выбежал сразу, гулко топоча копытами. И едва не сшиб нас с ног, норовя облизать, мыча едва ли не членораздельно и вообще всячески выражая свою симпатию.
Истосковался.
Пока я треплю чадушко по загривку и чешу за волосатым ухом, Валько извлекает из холщового мешка харч для «бугая»: пару буханок ржаного хлеба, кочан капусты, дюжину вялых морковок, консервы, завернутую в бумажку соль…
— Ты консерву в миску ему положь, вона она, за ящиком, — инструктирует меня матюгальник. — А хлеб разломи, да посоли круче! Минька за солонец мать ридну удавит, любит это дело…