Отказавшись пройти в кабинет, господин Изюмский все-таки снял шапку и объяснился.
Все оказалось просто, даже чересчур. Фамилию убитого ему сообщили в лаборатории. Сошлись отпечатки пальцев: год назад Трищенко проходил у нас по какой-то мелочи. Дуб уже собирался звонить мне, и тут ему позвонили самому.
Если точнее, позвонили не ему, а на коммутатор, попросив того, кто ведет дело об убиенном бармене. Голос оказался женский. Их соединили, и доброжелательница без всяких экивоков сообщила имя убийцы. Итак, некий Евгений Кондратюк, тоже с сережкой и тоже проходил у нас свидетелем. Более того, звонившая поспешила добавить, что этой ночью Кондратюк будет в «Казаке Мамае».
Наконец-то я все поняла. Дуб, к чести его дубовой, приехал не только хвастаться. Оказывается, ему было скучно пожинать лавры одному. Или совестно. Хотелось спросить, почему бы ему не послать в бар двоих инспекторов помоложе, но понять господина Изюмского было легко. Первое дело все-таки!
— Ну, я и подумал: съездим, госпожа старший следователь! «Мамай» этот только ночью открывается. Самое сейчас время…
Я взглянула на часы, покачала головой:
— А без меня нельзя?
— Один не пойду! — отрезал племянничек. — Там это… Ну… Не пойду, в общем! «Мамай» этот, он для этих… лиц…
Смеяться, конечно, не стоило, но удержаться оказалось ну никак не возможно. Дуб растерянно моргал.
— Страшно? — отсмеявшись, поинтересовалась я, надеясь, что он все-таки посмеется в ответ.
Но Изюмский даже не улыбнулся.
— Не страшно, госпожа старший следователь. Да только, блин, стыдоба! Узнает «братва», что к лидерам, извините, ходил… Да еще один. Чего ведь подумают?
Он не шутил. Вообще-то, верно: в последнее время к тем, кто посещает подобные бары, в городе стали относиться чуть ли не хуже, чем к кентаврам.
— Ладно! — решилась я, сообразив, что этой ночью точно не засну. — Присядьте, я сейчас…
Заниматься работой обычного инспектора не хотелось, но, с другой стороны, появился шанс быстро и триумфально закончить это дерьмовое дело. Закончить — и взяться за Молитвина всерьез.
Обещанное «сейчас» несколько затянулось.
Обещанное «сейчас» несколько затянулось. Дуб терпеливо ждал, пока я примеряла новое вечернее платье, пока пританцовывала у зеркала, пытаясь сотворить нечто пристойное из вороньего гнезда на голове. Подобные процедуры требуют полной сосредоточенности, но одна мыслишка меня все-таки не оставляла. Простая до невозможности мыслишка, очевидная, вероятно, для любого — кроме, конечно, господина Изюмского. Все получилось очень просто. Слишком просто. Излишне…
2
«Казак Мамай» внешне выглядел неприметно: обитая бронзой дверь, врезанная прямо в стену старого пятиэтажного дома. Разве что снег у входа оказался убран да по сторонам росли две небольшие елочки. Как говорится, голубые ели. И пили.
Дуб притормозил свою «Ауди» у тротуара, огляделся.
— Ага, стоит!
Он кивнул на черную тень возле ближайшего подъезда.
— Я ребят попросил потоптаться. На всякий…
Кивком одобрив его предусмотрительность, я нерешительно поглядела на вожделенную дверь.
— А туда… всех пускают?
В ответ последовало довольное «гы!». Кажется, у дуба тоже оказалось чувство юмора.
— Смех, да и только, госпожа старший следователь! Мужиков бесплатно, а если баба, в смысле, женщина — то по сорок гривень с носа.
Бумажник я не захватила из принципа и теперь ощутила некое чувство, приятно напоминающее злорадство. Впрочем, такие расходы, как правило, компенсируются. А хорошо будет выглядеть в отчете: «Посещение спецбара — сорок, гривен»…
— Фотография Кондратюка у вас?
Лицо подозреваемого оказалось не из тех, что запоминаются сразу. Я начала было по привычке составлять словесный портрет, но бросила. Узнаю как-нибудь, не в этом проблема. Проблема в другом. Все, все не так! Убийца преспокойно собирается в бар, вместо того чтобы дрожать у алтаря, ожидая Первач-псов. А если он псов не боится, то почему не боится нас? Даже дурак поймет: нераскрытое убийство заставит все наши службы не только забегать, но и запрыгать. К тому же бар для «голубых», а звонила-то женщина! Ладно, разберемся. Для того и приехали.
— Господин Изюмский! В целях конспирации разрешаю перейти с человеческого языка на тот, который вам ближе. Но только на время операции. Усек, братан?
Братан усек не сразу. Наконец соизволил кивнуть:
— Так точно. Понял. Да тока, блин, хрена он там человеческий! Кто же так сейчас чешет, подруга? На тебя, блин, посмотришь — вроде телка видная, все при тебе, а как базлать начнешь…
— Фильтруй базар, пацан, — в очередной раз посоветовала я. — Я котелком звенела, когда ты, шкет, еще сопли жевал!
Он вновь хмыкнул, решив, вероятно, что старший следователь Гизело входит в роль. Не поверил. И хорошо, что не поверил…
— Слышь, братан, а как тебя называть? Имя-отчество его я, конечно, забыла. Если вообще когда-нибудь знала.
— Вованом, — гулко вздохнул дуб. — А ты, подруга, стало быть, Эрка?
— Эра, — как можно спокойнее поправила я. — А впрочем, без разницы…
Открыть дверцу этот болван не догадался, но я обошлась и без него. Итак, «Казак Мамай». Интересно, за что этого беднягу к подобному заведению приплели?