Когда они расплатились, Виллиам пригласил их на шлюп, и они явились. Веселый старый квакер невероятно развлекал их своей болтовней и «тыкал» их и так их напоил, что ни один из них не смог той ночью вернуться на берег.
Им очень хотелось узнать, кто такие наши и откуда они явились, но каждый человек на шлюпе так отвечал купцам на всякий их вопрос, что они решили, что над ними издеваются, что их вышучивают. Как бы то ни было, во время болтовни с ними Виллиам узнал, что они купят любой груз, какой им только ни доставят, что они охотно бы купили у нас вдвое больше пряностей, чем на этот раз. Он приказал веселому капитану сказать им, что есть еще один шлюп, который стоит в Маргаоне, и на нем большое количество пряностей. Если по возвращении оттуда (а он послан туда) пряности еще не будут проданы, то он приведет и этот шлюп.
Новые их приятели так распалились, что готовы были заранее столковаться со старым капитаном.
— Нет, друг, — сказал он, — я не стану продавать не виданный мною товар за глаза. Да и к тому же не знаю, не продал ли уже хозяин шлюпа свой груз каким нибудь купцам в Сальсате. Но, если, когда я возвращусь, груз еще не продан, я надеюсь привезти его тебе.
Все это время доктор был занят не менее чем Виллиам и старый капитан. Он ежедневно по несколько раз ездил на берег в индусской лодке и закупал для шлюпа свежие съестные припасы, в которых экипаж весьма нуждался. В частности, он привез семнадцать больших бочек арака, некоторое количество риса и множество плодов, манго, тыкв, а также птицу и рыбу. Всякий раз он возвращался на шлюп, глубоко нагруженный, ибо покупал не только для шлюпа, но и для корабля. В частности же, они до половины нагрузили шлюп рисом и араком, и несколькими живыми коровами. Так, запасшись съестным и получивши приглашение явиться опять, они возвратились к нам.
Виллиам всегда бывал для нас горячо желанным гостем, приветствуемым вестником, но на этот раз он был приветствуем как никогда, так как у нас на корабле была нужда, и мы не могли добиться ничего, кроме манго и кореньев, в виду того, что мы не хотели появляться на берегу и выдавать свое присутствие, покуда не получим сведений о шлюпе. Да и, действительно, терпение наших было почти исчерпано, так как на это предприятие Виллиам потратил семнадцать дней, хотя и потратил их с пользой.
Когда он возвратился, мы созвали еще одно совещание по вопросу о торговле. А именно — мы обдумывали, послать ли нам лучшие свои пряности и прочие бывшие на судне товары в Сурат, или самим двинуться в Персидский залив, где, возможно, сумеем продать и не хуже, чем английские купцы из Сурата. Виллиам стоял за то, чтобы нам отправиться самим; это, кстати, было следствием добрых купеческих свойств его натуры, склонявшейся во всяком деле к лучшему выходу из положения. Но здесь я не согласился с Виллиамом, что случалось очень редко. Я сказал ему:
— Если учесть положение, то нам много лучше продавать весь груз здесь, хотя бы даже за половинную цену, нежели идти с ним в Персидский залив, где мы подвергнемся большой опасности, где люди много любопытнее здешних и где с ними не легко будет управиться, так как там торгуют свободно и открыто, а не украдкой, как, видимо, торгует здешний народ. Кроме того, если там что нибудь заподозрят, нам будет труднее отступить, разве только что применяя насилие. Здесь же мы стоим в открытом море и можем уйти, куда хотим, даже не меняя своего облика; в сущности, здесь не будет никакого преследования, так как никто не знает, где нас искать.
Мои опасения убедили Виллиама, хотя не знаю, убедили ли его мои доводы, но он со мной согласился, и мы решили отправить тем же купцам еще один корабельный груз. Главное дело заключалось в том, как обойти то, что они сообщили английским купцам, а именно, что то будет другой наш шлюп. Но за это взялся старый квакерский лоцман. Он был превосходным лицедеем, и ему тем легче было нарядить шлюп в новые одежды.
Во первых, он поставил на прежнее место всю резьбу, которую раньше снял; нос, прежде гладко окрашенный в темный коричневый цвет, стал теперь блестящим и голубым, усеянным, Бог знает, сколькими живыми рисунками; что касается кормы, то плотники по обоим бортам сделали славные галерейки. На шлюп поставили двенадцать пушек, а на планшире — несколько петереро, которых прежде не было. А для того, чтобы закончить новое одеяние шлюпа и усовершенствовать его перемену, старый квакер приказал переменить на шлюпе паруса. И если прежде шел он подобно яхте под шпринтовом , то теперь он был подобен кэчу, с бизанью и под четырехугольными парусами. Словом, вышло превосходное надувательство, и шлюп был перелицован во всех подробностях, на которые мог бы обратить внимание чужой, раз только видевший его; купцы же побывали на шлюпе всего один раз.
Шлюп возвратился в этом гнусном виде. Капитаном на нем был другой человек, которому доверять мы могли. Старый лоцман появился в качестве простого пассажира, доктор же и Виллиам были суперкаргами с формальной доверенностью некоего капитана Сингльтона. Все обстояло, как полагается.
Шлюп был нагружен до последних пределов. Помимо огромного количества мускатных орехов и гвоздики, и мускатного цвета, и малой толики корицы, на шлюпе были кое какие товары, захваченные нами в то время, когда близ Филиппинских островов ожидали мы добычи.
Виллиам без труда продал, и этот груз и возвратился через двадцать, приблизительно, дней, нагруженный всем необходимым для нашего путешествия на долгий срок. Да, как я сказал, было у нас великое множество и других товаров. Он привез нам приблизительно тридцать три тысячи осьмериков и несколько алмазов. Хотя Виллиам считал, что смыслит в этом деле мало, однако сумел он устроить так, что алмазы на него особого впечатления не произвели; к тому же купцы, с которыми он имел дело, были людьми очень щедрыми.
Вообще с этими купцами затруднений не было никаких, ибо предвидение барыша отбило у них всякое любопытство. Шлюпа же они совершенно не узнали. Что касается продажи им пряностей, привезенных из столь далеких стран, то здесь это не было такою уже новостью, как мы предполагали, ибо к португальцам часто приходили из Макао в Китае корабли с пряностями, купленными у китайских купцов, а те в свою очередь часто торговали у голландских Пряных островов и приобретали там пряности в обмен на привозимые из Китая товары.
Это, в сущности, можно назвать единственным торговым путешествием, какое мы совершили. Теперь мы действительно были очень богаты, и естественно, что перед нами стал вопрос о том, что делать дальше. По настоящему отправным нашим портом, как мы называли его, был залив Мангахелли на Мадагаскаре. Но Виллиам однажды увел меня в каюту шлюпа и заявил, что хочет серьезно поговорить со мною. Мы заперлись, и Виллиам начал:
— Позволишь ли ты мне откровенно поговорить о теперешнем твоем положении и дальнейших видах на будущее? Обещаешь ли ты своим честным словом не обижаться на меня?
— От всего сердца обещаю, — сказал я. — Виллиам, я всегда находил ваши советы хорошими, а ваши замыслы не только были хорошо задуманы, но и ваши наставления всегда приносили нам счастье. А потому можете говорить, что хотите, обещаю вам, что не обижусь.
— Это еще не все, — сказал Виллиам. — Если тебе не понравится то, что я предложу, ты должен обещать, что не разгласишь об этом среди экипажа.
— Не расскажу, Виллиам, даю слово. — И я охотно побожился ему.
— В таком случае, я должен с тобою условиться еще об этом деле, — вот о чем: если ты сам не присоединишься к моему замыслу, то позволь мне с моим новым другом доктором осуществить ту часть, которая касается нас с ним, так как ты на этом никакого убытка или ущерба не потерпишь.
— Позволяю все, Виллиам. Только не позволю покинуть меня. Я с вами ни при каких условиях не могу расстаться.