Но ветры, упорно дувшие с юго востока через восток, позволили им подойти к острову лишь с севера. Потом яростная буря с северо запада отогнала их от капитана Эйвери и принудила укрыться в устье залива, где они и лишились корабля. Они рассказали нам также, что слышали, что и капитан Эйвери лишился корабля неподалеку отсюда.
Осведомивши таким образом друг друга о своих приключениях, — преисполненные радости, бедняги заторопились вернуться, чтобы поделиться радостью со своими товарищами. Несколько их людей остались с нашими, а остальные отправились обратно. Виллиаму так хотелось повидать всех остальных, что с двумя спутниками, он отправился вместе с теми на тот берег, в маленькое становище, в котором они жили. В общей сложности их было, приблизительно, сто шестьдесят человек. Им удалось перенести на берег свои пушки, кое какие боевые припасы, но большая часть пороха отсырела. Как бы то ни было, они соорудили ладные подмостки и на них поставили двенадцать пушек, что являлось достаточной защитой с моря. А на самом конце подмостков устроили корабельный спуск и маленькую верфь, где все усердно работали, строя небольшой корабль, — смею так назвать его, — чтобы в нем отправиться в море. Но эту работу они бросили, как только узнали о нашем прибытии.
Наши вошли к ним в хижины и были поражены количеством увиденного там добра: золота, серебра и драгоценностей. Но все это, по их словам, было пустяками по сравнению с тем, что имеется у капитана Эйвери, где бы он ни находился.
Пять дней дожидались мы наших, не получая от них никаких известий. Я считал уже их погибшими, но после пятидневного ожидания с удивлением увидел идущую к нам на веслах от берега корабельную лодку. Я не знал, какое дать о ней распоряжение, и почувствовал себя значительно облегченным, когда наши сказали мне, что с лодки окликают нас и машут нам шапками.
Несколько времени спустя лодка подошла к нам ближе, и я увидал, что в ней стоит наш друг Виллиам и подает нам знаки. Наконец, они взошли на борт. Но одновременно я заметил, что из наших тридцати, отправившихся с ним, налицо было только пятнадцать человек; я спросил, что сталось с остальными.
— О, — говорит Виллиам, — они в полном здравии.
Я тут же с нетерпением стал расспрашивать, в чем дело, и он рассказал нам всю историю, которая, понятно, всех нас удивила. На следующий день мы снялись с якоря и направились на юг, чтобы соединиться с кораблем капитана Вильмота в Мангахелли, где мы и нашли его, немного, как я сказал, обиженного нашим запозданием. Но впоследствии мы успокоили его рассказом о приключении Виллиама.
А так как оказалось, что становище наших товарищей было близко от Мангахелли, наш адмирал, я, друг Виллиам и несколько человек экипажа решили сесть на шлюп и съездить проведать их и переправить их со всем добром, имуществом и поклажей на наши суда. Так мы и поступили. Мы повидали при этом лично их становище, укрепления, сооруженную ими батарею пушек, все сокровища и людей, — все так, как о том рассказывал Виллиам. Затем, после некоторого привала, мы посадили всех на шлюп и увезли с собою.
Это произошло за некоторое время до того, как мы узнали, что случилось с капитаном Эйвери. Месяц спустя, по указаниям лишившихся корабля, мы послали наш шлюп обойти берег и, если удастся, отыскать, где он находится. После недельных поисков наши нашли его и узнали, что он так же, лишился корабля и находится в скверном положении, похожем во всех отношениях на то, какое испытали наши.
Шлюп вернулся только дней через десять, привезя капитана Эйвери со всею силою, какой когда либо на моей памяти располагал он. Теперь, когда мы соединились все, общий итог был таков: было у нас два корабля и шлюп, на которых находилось триста двадцать человек, что было недостаточно для этих судов, так как для одного только большого португальского военного корабля требовалось экипажа около четырехсот человек. Что же до наших пропавших, а теперь найденных товарищей, общее их количество равнялось ста восьмидесяти человекам или около того.
Что же до наших пропавших, а теперь найденных товарищей, общее их количество равнялось ста восьмидесяти человекам или около того. А у капитана Эйвери было приблизительно триста человек, из коих было десять человек плотников, главным образом, снятых с призов, так что, коротко говоря, вся сила, которой располагал капитан Эйвери на Мадагаскаре в 1699 году или около того, сводилась к нашим трем кораблям, так как своего корабля он, как вам известно, лишился. А людей в общей сложности никогда не бывало больше чем тысяча двести человек.
Приблизительно месяц спустя после того, как все наши экипажи соединились, мы согласились, — так как Эйвери был без корабля, — разместиться всем нашим на португальском военном корабле и шлюпе и отдать капитану Эйвери и его экипажу в полное их распоряжение испанский регат со всей оснасткой и со всем оборудованием, пушками и боевыми припасами. И так как были они безмерно богаты, то заплатили нам за это сорок осьмериков.
Затем мы стали обсуждать, что нам теперь предпринять. Капитан Эйвери, нужно отдать ему справедливость, предложил нам построить здесь городок , устроиться на берегу, возвести сильные укрепления и фортификационные постройки. Богатств у нас было достаточно, при чем мы могли бы увеличить их, стоит нам только захотеть, и мы, поселившись здесь, могли бы с успехом бросить вызов всему миру. Но мне удалось убедить капитана, что это место не безопасное для нас, если мы будем продолжать промышлять набегами, ибо тогда все нации Европы и, уже, во всяком случае, этой части света постараются истребить нас без остатка; если же мы решимся жить здесь в уединении и устроиться, как честные люди, бросивши пиратские дела, тогда, понятно, мы сможем устроиться и поселиться, где вздумается. Но в таком случае, сказал я ему, самое лучшее будет столковаться с туземцами и приобрести у них кусок земли где нибудь в глубине острова, на судоходной реке, по которой смогут ходить для развлечения лодки, но никак не корабли, могущие угрожать нам; устроившись, завести скот — коров и коз, которыми кишит эта страна, — и тогда зажить здесь не хуже любого мирного обывателя. Я признал, что считаю это лучшим исходом для тех, кто хочет бросить пиратство и успокоиться, но одновременно с этим не желает возвращаться на родину и лезть в петлю, то есть рисковать этим.
Капитан Эйвери, хотя открыто и не заявлял, к чему он лично больше склоняется, пожалуй, все же был против моего предложения селиться в глубине страны. Более того, ясно было, что он поддерживает мнение капитана Вильмота, что нужно устроиться на берегу и в то же время не прекращать набегов. Так они и порешили. Но, как я узнал впоследствии, приблизительно пятьдесят человек из их людей отправились в глубь страны и там обосновались. Не знаю только, там ли они еще теперь и сколько их осталось в живых. Но думается мне, что они еще там, и число их увеличилось значительно, ибо, как говорят, среди них есть несколько женщин, хотя и немного. Дело в том, что они впоследствии пленили направлявшееся в Мочу голландское судно и захватили на нем пять женщин и трех или четырех девочек голландок. Три из них вышли замуж за некоторых из наших и отправились с ними жить на их новой плантации. Но об этом я говорю только понаслышке.
Итак, по мере того, как мы проводили здесь время, наши, — заметил я, — все сильнее расходились в мнениях. Одни были за то, чтобы идти одним путем, другие — другим путем, и под конец я стал бояться, что они разделятся , и может оказаться, что нам не удастся набрать людей в количестве, достаточном для того, чтобы управлять большим кораблем. Поэтому я, заставши капитана Вильмота наедине, принялся говорить с ним об этом, но вскоре обнаружил, что он сам склонен оставаться на Мадагаскаре и, так как на его личную долю приходилось большое количество добра, то втайне подумывает о том, каким бы путем лучше пробраться на родину.
Я принялся доказывать невозможность этого и указал на опасность, которой он может подвергнуться: он попадет на Красном море в руки воров и убийц, которые ни в каком случае не дадут такому, как у него, богатству ускользнуть из их рук, а не то попадет он в руки англичан, голландцев или французов, которые наверняка повесят его, как пирата.