Но Виллиам квакер устроил из всего этого дела род обмена. Он явился ко мне и сказал мне, что, право, считает этих купцов порядочными людьми, с честными намерениями.
— И к тому же, — говорит Виллиам, — им же теперь выгодно быть честными, так как они знают, каким образом добыли мы товары, которые будем продавать им, или знают, что могут получить их за бесценок. К тому же это избавляет их от необходимости проделать порядочный путь; и так как южные муссоны все еще дуют, то, отторговавши с нами, купцы смогут немедленно возвратиться со своим грузом в Китай.
Впрочем, впоследствии мы узнали, что они направлялись в Японию, но это было безразлично, так как благодаря торговле с нами они избегали, по меньшей мере, восьмимесячного пути. На основании этих соображений Виллиам и говорил, что мы можем доверять им.
— Ибо, — говорит Виллиам, — я также охотно доверюсь человеку, которого выгода заставляет быть справедливым ко мне, как человеку, который связан нравственными законами.
В общем же Виллиам предложил задержать двух купцов в качестве заложников, перегрузить часть наших товаров на их судно и третьему купцу отправиться с ними в порт, где стоит тот корабль. А, сдавши пряности, он должен привезти назад то, на что, по условию, они должны быть обменены. На этом и порешили, и квакер Виллиам осмелился поехать с ним, чего я, честное слово, не решился бы сделать. Да я не хотел, чтобы ехал и Виллиам, но он отправился, уверяя, что им же выгодно по дружески обращаться с ним.
За это время мы стали на якорь возле островка на широте в двадцать три градуса двадцать восемь минут, на самом северном тропике и, приблизительно, в двадцати лигах от острова. Здесь простояли мы тринадцать дней и стали уже сильно беспокоиться о моем друге Виллиаме, так как они обещали вернуться через четыре дня, что легко могли выполнить. Как бы то ни было, к концу этих тринадцати дней увидали мы, что прямо на нас идут три паруса. Это сперва несколько удивило нас, так как не знали мы, в чем тут дело. Мы стали уже готовиться к обороне, но, когда суда подошли ближе, мы успокоились, так как на первом же ехал Виллиам, и судно несло белый флаг. Несколько часов спустя они все стали на якорь, и Виллиам приехал к нам на маленькой лодке в обществе китайского купца и двух других купцов, которые служили остальным чем то вроде посредников.
Тут пересказал он нам, как учтиво обходились с ним, как обращались с ним со всей возможной откровенностью и чистосердечием; как не только заплатили ему полную цену за пряности и другие товары, которые он привез, золотом и полным весом , но и снова нагрузили судно такими товарами, за какие, как он знал, мы охотно будем торговать, и что впоследствии они решили вывести большой корабль из гавани, стать на якорь возле нас, чтобы мы, таким образом, могли, торговать с большим удобством. Только Виллиам сказал, что от нашего имени обещал не применять против них никакого насилия и не задерживать ни одного корабля после того, как мы кончим торговать. Я сказал, что мы постараемся превзойти их учтивостью и не нарушим ни малейшей части его соглашений. В подтверждение этого я приказал в ответ им выкинуть белый флаг на корме нашего большого корабля, что являлось условленным знаком.
Что до третьего пришедшего с ними корабля, то это была какая то местная барка. Там прослышали о том, что мы собираемся торговать, и явились завязать с нами сношения. Барка была нагружена большим количеством золота и съестными припасами, которым мы в эту пору очень обрадовались.
Коротко говоря, мы торговали в открытом море с этими людьми и, право, сделали превыгодное дело, хотя и продавали все по пиратской дешевке. Здесь продали мы приблизительно шестьдесят тонн пряностей, — главным образом гвоздики и мускатного ореха, — и более двухсот кип европейских товаров, таких, как полотняные и шерстяные изделия. Мы считали, что и сами можем воспользоваться подобным добром, и потому удержали для собственного употребления изрядное количество английских изделий, полотна, байки и так далее.
Я не стану вдаваться здесь, когда мало осталось мне места, в подробности о нашей торговле. Достаточно упомянуть, что, кроме пачки чая и двенадцати кип прекрасных китайских шелковых тканей, мы не взяли за свои товары ничего, кроме золота. Так что общий итог того, что мы набрали здесь в этом блестящем металле, превышал пятьдесят тысяч унций полного веса.
Закончивши торг, мы отпустили заложников и преподнесли трем купцам около двенадцати центнеров мускатного ореха и столько же гвоздики, и приличное количество европейского полотна, и шерстяных тканей для личного их пользования в виде вознаграждения за то, что мы у них забрали. Так ушли они от нас более чем удовлетворенные.
Здесь то Виллиам рассказал мне, что на японском корабле повстречался он с каким то монахом или японским священником, который обратился к Виллиаму с несколькими английскими словами. Когда Виллиам настойчиво стал у него допытываться, откуда он знает эти слова, тот сказал, что у него на родине тринадцать англичан. Он назвал их англичанами очень членораздельно и определенно, так как многократно и свободно беседовал с ними. Священник сказал, что это все, что осталось от тридцати двух людей, попавших на северные берега Японии благодаря тому, что однажды, в бурную ночь, они налетели на большую скалу и лишились судна, а остальные люди потонули. Священник убедил повелителя той страны послать лодки на остров, где погибло судно, чтобы спасти уцелевших людей и перевезти их на берег. Это было сделано, и с ними обошлись очень мягко, построили им дома и предоставили им пахотной земли для обработки. И так они живут своим трудом.
Я спросил у Виллиама, почему не узнал он у священника, откуда эти люди.
— Я спрашивал, — сказал Виллиам, — ведь и мне было достаточно странно, — сказал он, — услыхать об англичанах на севере Японии.
— Ну, — сказал я, — что же он рассказал об этом?
— Рассказал такое, — сказал Виллиам, — что удивит тебя, да и не тебя одного, а всех, кто бы ни услыхал об этом. Думается, что и ты, узнавши это, захочешь отправиться в Японию и разыскать их.
— Что же ты подразумеваешь под этим? — сказал я. — Откуда могли они прибыть?
— Да, — сказал Виллиам, — он вытащил книжку, а из нее кусочек бумаги, на которой было написано рукой англичанина и вполне правильно по английски вот что. Я сам прочитал это: «Мы прибыли из Гренландии и с Северного полюса ».
Это, действительно, поразило нас всех и еще более тех моряков из наших, кто хоть что нибудь знал о бесконечных попытках, производившихся из Европы одинаково англичанами и голландцами, разыскать подобный проход в эту часть света . Так как Виллиам стал серьезно настаивать на том, чтобы двинуться на север, на помощь этим беднягам, то корабельный экипаж стал склоняться к этому же. Словом, мы все сошлись на том, чтобы двинуться к берегу Формозы, снова разыскать этого священника и разузнать обо всем у него подробнее. Согласно с этим шлюп двинулся в путь. Но когда он добрался туда, корабли, к великому сожалению, уже ушли, и так был положен конец нашим поискам англичан. Возможно, что это лишило человечество одного из самых замечательных открытий, какие когда либо были сделаны или когда либо будут сделаны на земле для всеобщего блага.
Виллиам так огорчился потерей этой возможности, что серьезно стал убеждать нас отправиться в Японию разыскивать тех людей. Он говорил, что если даже только освободить тринадцать честных несчастливцев из своеобразного плена, из которого им иным путем никогда не вырваться и в котором они, может быть, когда нибудь будут убиты дикарями идолопоклонниками, то и этим одним мы сделаем доброе дело, могущее еще явиться искуплением причиненного нами миру зла. Но покуда мы еще не знали, что значит угрызения совести из за сделанного зла, и еще меньше было у нас забот о том, чем его искупить. Словом, Виллиам быстро понял, что такого рода убеждения мало на нас подействуют.