В сумерки на постоялом дворе стали собираться веселые хмельные холопы — полученные деньги они явно использовали по назначению. Пахом велел хозяину накрывать стол в трапезной, потчевать нагулявшуюся свиту. Князья же поднялись к Друцкому — перекусить за отдельным столом. Но едва они помолились и собрались разделывать запеченную в тесте цаплю, как в дверь постучали, просунулся незнакомый смерд:
— Прощения просим, бояре. Не здесь ли князь Сакульский ночевать изволит?
— Нет, не здесь, — отодвинулся Андрей. — А что у тебя к нему за нужда.
— Боярин Кошкин Иван Юрьевич прибыл, срочно к себе зовет. Надобность у него какая-то. Здесь рядом, через двор всего.
— Странно… — поднялся Зверев. — Извини, княже. Коли дьяк сюда примчался, приказ бросил, значит, случилось что-то серьезное.
— Я провожу, княже, — подобострастно поклонился слуга.
— Жди здесь… — Андрей буквально на секунду заскочил в свою светлицу, накинул поверх ферязи стеганый, подбитый енотом налатник, на голову поверх тафьи насадил треух, опоясался, вышел в коридор: — Показывай дорогу.
На улице было черно — ни зги не видно. Возможно, свет из маленьких окошек постоялого двора и позволял кому-то что-то различить. Но для этого глаза должны были хорошо привыкнуть к темноте — а Андрей после яркого трехрожкового канделябра практически ослеп.
— Постой, ты где? — окликнул он ушедшего вперед проводника. — Проклятье! Подожди немного…
Остановившись и закрыв ладонями лицо, он быстро прочитал заговор на кошачий глаз, опустил руки. День не наступил, но мир вокруг выпучился из беспросветной мглы, став хотя бы серым. Сараи, столбы, ворота, копешку сена возле конюшни, ворота он различал. А вот смерда — почему-то нет.
— На улицу, что ли, двинул? — Андрей ускорил шаг, толкнул калитку, вышел на середину накатанной до зеркального блеска улицы: — Эй, человек, ты где?!
— Это он… Он… — докатился шепот до его обостренного заклинанием слуха.
От забора напротив отделились две фигуры, еще пара появилась справа, скрипнул снег за спиной: кто-то отрезал его от калитки.
— Да где же ты, провожатый? — не так уверенно переспросил князь, двинулся вперед, к парочке, в которой каждый был выше его почти на голову. Ладони крест-накрест легли на рукояти ножа и сабли. — Отзовись!
— Я здесь, — глумливо хохотнул ближайший «прохожий», послышался шелест стали.
Андрей качнулся вправо, пропуская мимо вполне ожидаемый удар, рванул оружие, первым же стремительным движением скрещивая его, словно ножницы, на горле убийцы. В лицо ударили брызги, пахнуло влажным теплом. Второй тать ударил чуть запоздало, но сильно. Князь повернулся боком, инстинктивно втягивая живот. Сабля его оказалась слишком высоко, и чтобы закрыться, и чтобы ударить, а вот косарь — как раз за спиной противника. Зверев со всех сил пырнул врага под лопатку, мысленно молясь, чтобы на том не оказалось кольчуги, крутанулся, прыгнул навстречу остальным душегубам. Они уже соединились — трое на одного, — и Андрей резко присел, посылая правую ногу вперед. Натоптанный снег оказался скользким, он упал на спину — но ногой попал по ступне левого убийцы. Тот рухнул вперед — осталось только подставить ему косарь под подбородок. Не вставая, князь рубанул ближайшего врага по голени, откатился, попытался встать — тут на него напрыгнул последний тать, ударил ножом в шею, но в темноте чуть скосил с ударом и, попав по свисающему краю треуха, сорвал его с головы. Андрей снова опрокинулся, ударился головой о ворота.
— Н-на! — В этот раз нож был нацелен в глаз, но его удалось отвести саблей. Послышался шелестящий посвист, князь поспешил соскользнуть пониже. Грузик кистеня с грохотом врезался в забор, тать отдернул оружие, замахнулся снова. Андрей, извернувшись набок, резко рубанул навстречу саблей. Сталь и запястье убийцы соприкоснулись — и кистень, разбрасывая из застрявшего в петле обрубка капли крови, отлетел в сторону.
— Ты что же это сделал, выродок? — как-то растерянно пробормотал тать. — Зачем?
— Хобби… — Андрей снизу вверх, как привык поступать с одетым в доспехи врагом, ударил его в живот.
Наконец он встал, откинул полешко, коим оказалась подперта калитка, вошел обратно на двор, добрел до крыльца, поднялся, толкнул дверь и упал внутрь…
— Эк ты неудачно, Андрей Васильевич, — привел князя в чувство заботливый голос Пахома. — Нехорошо получилось, обидно.
— Что там? — открыл глаза Зверев. — Я долго без сознания? Меня сильно порезали?
— Налатник — так просто в куски, княже, — сообщил дядька. — Ферязь попортили знатно, прямо по шитью. Теперича не одеть будет. Сапог вот тоже испорчен.
— Хватит тряпье жалеть, злыдень! Со мной что? Сильно ранен?
— На брюхе порез длинный, но неглубокий. За неделю затянется. На плече дырка, ухо порезано, синяков несколько.
— И все? Почему же я сознание потерял?
— Ты, княже, как вошел… А сапоги-то все в крови. Ну, поскользнулся, да головой и об столб, что лестницу подпирает. Сказываю же, неудачно вышло. С пятью татями управился, а тут на ровном месте чуть голову не потерял. Обидно, мыслю.
— Давно я без сознания?
— Дык, с вечера и лежишь. Уж часа два как.