— Хорошая мысль! — сказала тетя Далия. — Просто превосходная. Скорее бегите в гараж.
Таппи удалился, и во время его отсутствия на тему об его находчивости и уме были сказаны очень лестные слова, причем проводились возмутительно несправедливые сравнения между ним и Бертрамом. Мне, конечно, было больно это слышать. Но страдания мои оказались недолгими: не прошло и пяти минут, как он, крайне огорченный, уже снова был среди нас.
— Ничего не вышло, — понуро признался он.
— Почему же?
— Гараж заперт.
— Отоприте.
— Ключа нет.
— Тогда покричите и разбудите Уотербери.
— Кто такой Уотербери?
— Шофер, бестолковый. Он живет над гаражом.
— Шофер уехал в Кингем на бал.
Это был последний удар. До сих пор тете Далии удавалось сохранять ледяное спокойствие. Но теперь словно плотину прорвало, годы с нее слетели, и она снова стала прежней Далией Вустер, которая гикала и улюлюкала, вставая на стременах, и, переходя на личности, на чем свет стоит честила господ в красном, которые гнали собак.
Но теперь словно плотину прорвало, годы с нее слетели, и она снова стала прежней Далией Вустер, которая гикала и улюлюкала, вставая на стременах, и, переходя на личности, на чем свет стоит честила господ в красном, которые гнали собак.
— Черт бы драл всех танцующих шоферов! Нечего им делать на балах! Этот Уотербери с самого начала мне не понравился. Чуяла я, что он любитель танцев. Ну, все. Это конец. Теперь нам придется пробыть под открытым небом до самого завтрака. И я очень удивлюсь, если они явятся раньше восьми. Сеппингса от танцев не оторвешь, разве только если с лестницы его спустить. Я его знаю. Ему джаз в голову ударит, и он будет кричать «бис» и бить в ладоши, пока не набьет мозолей. Пропади пропадом все дворецкие, которые танцуют! Что он себе думает? Бринкли-Корт — приличный английский загородный дом или красная балетная школа? Не жизнь, а сплошной русский балет. Ну ладно, ничего не поделаешь. Мы все, конечно, закоченеем, кроме, — она устремила на меня не совсем дружественный взгляд, — кроме нашего дражайшего Аттилы, который, как я вижу, одет тепло и тщательно. Надеяться не на что, мы погибнем, как детки в лесу из баллады, только выразим предсмертное желание, чтобы наш добрый друг Аттила засыпал наши тела сухими листьями. И еще он, конечно, ударит из уважения к нам в свой любимый пожарный колокол… А вам что угодно, любезнейший?
Она оборвала свою речь и обернулась к Дживсу, который появился под самый конец и стоял на почтительном отдалении, делая попытки обратить на себя внимание.
— Не позволите ли мне высказать предложение, мэм?
Не могу сказать, чтобы за долгие годы нашего сотрудничества с Дживсом я всегда и во всем его одобрял. В его характере есть черты, из-за которых между нами порой возникает охлаждение. Он вообще из тех, кому, как говорится, только дай обшлаг, и они стянут весь рукав. Иногда он работает грубо, как-то он даже сказал, что мой ум — «пренебрежимо малая величина». И неоднократно, как я уже рассказывал, мне с сокрушением приходилось подавлять в нем склонность к зазнайству и к обхождению с молодым господином как с лицом подневольным или крепостным.
А это все серьезные недостатки.
Но в одном я всегда отдавал ему должное. В нем есть какой-то магнетизм, он умеет заворожить и успокоить. Насколько я знаю, ему не доводилось сталкиваться нос к носу с разъяренным носорогом, но, если бы такое и случилось, я уверен, что четвероногое, встретившись с ним взглядом, с разгону остановилось бы как вкопанное и повалилось на спину, мурлыча и дрыгая в воздухе ногами.
Во всяком случае, Дживс моментально усмирил тетю Далию, а она больше всех походила на разъяренного носорога. Он просто стоял в почтительной позе и выжидал, и хотя точной цифры я привести не могу, у меня не было при себе хронометра, но приблизительно через три с четвертью секунды в ней уже произошла заметная перемена к лучшему. Она размягчилась прямо на глазах.
— Дживс! Вы что-то придумали?
— Да, мэм.
— Ваш великий ум включился и выдал результат, как всегда в трудную минуту?
— Да, мэм.
— Дживс, — проговорила тетя Далия дрожащим голосом, — я сожалею, что говорила с вами так резко. Я была сама не своя. Могла бы догадаться, что просто так, поболтать, вы бы не пришли. Сообщите же нам, что вы придумали, Дживс. Присоединитесь к нашей группе мыслителей и откройте нам, что у вас на уме. Не стесняйтесь, мы ждем ваших добрых вестей. Вы вправду знаете, как вызволить нас из этой передряги?
— Да, мэм. Если кто-нибудь из джентльменов согласится проехаться на велосипеде.
— На велосипеде?
— В сарае за огородом стоит велосипед, мэм. Может быть, один из джентльменов будет не против съездить на нем в Кингем-Мэнор и взять у Сеппингса ключ от задней двери?
— Великолепно, Дживс!
— Благодарю вас, мэм.
— Замечательно!
— Благодарю.
— Аттила! — обернувшись, тихо и властно позвала тетя Далия.
Этого я и опасался. С той самой минуты, как Дживс произнес эти необдуманные слова, у меня возникло предчувствие, что козлом отпущения постараются по возможности выбрать меня. И я приготовился воспротивиться и дать отпор.
Но пока я собирался с силами, мобилизуя все свое красноречие, чтобы отговориться, ссылаясь на то, что я и на велосипеде-то ездить не умею и никак не успею выучиться за короткий срок, имеющийся в моем распоряжении, — провалиться мне на месте, если этот злодей не зарезал меня прямо на корню.