Олег вытянулся на полке, не имея сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Рядом лежала женщина — да так тихонько, что и дыхания слышно не было.
— Пар совсем развеялся, — прошептал Олег. — Надо бы еще плеснуть.
Людмила шевельнулась, повернулась набок, ткнулась носом ему в шею, тихонько фыркнула:
— Что-то и вправду зябко мне стало.
Кто бы согрел?
— Да-да, — согласился ведун. — Сейчас, полью.
— Экий ты… — хлопнула Люда его по плечу, уселась на полке, пригладила разметавшиеся волосы. — Камни твои остыли совсем, оттого и пара нет. По новой топить надобно. Да и малые, небось, тревожатся. Пойдем, Олег, голодные ведь все, тебя ждем.
За столом хозяйка впервые отвела ему место во главе стола — то самое место, на котором раньше сидела сама, — себе оставила свободным край лавки слева. Сбегала к печи, ухватом выудила из черной топки пузатый горшок, выставила на стол, к миске с квашеной капустой, блюду с огурцами и накрытой тряпицей крынке, от которой приятно попахивало свежим пивком.
— Налей попробовать, — попросила Людмила, усаживаясь за стол и придвигая кружку. — Бо не мой мед, у соседки спросила.
Середин, как и подобает главе семьи, не торопясь отер тонкие усики, налил себе, потом хозяйке — в здешнем мире свои понятия о приличии, — немного отпил:
— Не, твое, конечно, хмельнее, — наконец сделал вывод он. — Но и это ничего.
— Отчего, неплохой мед, — уже с некоторой снисходительностью оценила напиток Людмила. — Знает Рада это дело, чего тут скажешь.
— А правда, дядя Олег, что ты пятерых ратников рязанских у Кшени положил? — наконец выплеснул любопытство нетерпеливо вертящийся на лавке Одинец.
— Не, неправда, — покачал головой ведуп. — Один утоп — это как бы не в счет, другой сонный был — тоже не в счет. Третий не ожидал меня совсем — это не по-честному, четвертого Малюта помог заколоть, а пятого и вовсе Лабута зарубил.
— Разве не врал Малюта, что тоже с рязанскими рубился? — заметно удивился Одинец. — Он ведь завсегда приврать любит.
— Он на конокрадов со связанными руками кинулся, парень, а это многого стоит. С ног одного из татей сбил, когда мне совсем тяжко пришлось. Оттого мы и долю ему в трех лошадях выделили. Без него бы не управились. Трех Лабуте, трех Малюте, и мне четырех. Честно не честно, а четыре души всё-таки на моей совести остались. Ну-ка, посмотрим, чем нас хозяйка порадует?
Середин скинул крышку с горшка, и по избе поплыл сказочный запах, сразу вызвавший из глубин памяти школьные годы: походы, рыбалка, костер, гитара, печеная «пионерская» картошка и неизменные макароны с тушенкой.
— А правда, дядя Олег, что вы поход на половцев собираете и Малюту с собой берете?
— Я в поход охотников собираю, Одинец, — пожал плечами ведун. — Коли Малюта захочет, то и возьму. Парень он уже крепкий, за себя постоять готов. Отчего не взять, коли родня отпустит?
— А я? — выпрямился Одинец и развернул свои широкие плечи. Что было, то было — у потомственных кузнецов хлипкость в членах никогда не наблюдалась. — Мне уж больше четырнадцати давно!
— Ты куда собрался?! — моментально вскинулась Людмила. — Я тебе дам, в поход. Мал еще!
— Ты чего, мама! — вскинулся парень. — Малюта, хлюпик, и тот идет, а я что, под юбкой у тебя сидеть должен?!
— Подрасти сперва.
— Не буду! — выкрикнул Одинец. — У нас все с кузнецом в поход собрались, половцам за Тарьиных родичей мстить. И я пойду! Что я, трус, что ли? Не остановишь, всё едино сбегу!
— Я те сбегу! Упрежу Олега, он тебя враз назад погонит!
— Может, не стоит обо мне в третьем лице говорить? — скромно попросил Середин.
— В чем? — не понял Одинец.
— Не вздумай его с собой брать, Олег! — потребовала Людмила. — Я его не для того растила, чтобы он где-нибудь в степи голову сложил.
— Я не девка брюхатая, мама, чтобы у печи сидеть! Мы все половцев бить будем!
— А тебя вообще не спрашивают, мальчишка!
— Ладно, сейчас решим…
Ведун поднялся из-за стола, вышел из дома, вскоре вернулся с кольчугой в одной руке и войлочным поддоспешником в другой. Кинул на сундук:
— Вот, надень. Коли по плечу окажется, ноги заплетаться не начнут, то и возьму. Потом дров с поленницы принеси и по Сураве пробегись, узнай, у кого двух коней боевых на быка и коров или иную скотину сменять можно.
— Ага, счас сделаю! — Забыв про еду, Одинец кинулся к дверям.
— А ну, стой! — рыкнул на него Середин. — Сперва броню надень, потом и носись. И работать теперь в ней будешь, и отдыхать, и за девками бегать. Броня второй кожей стать должна, привыкнуть к ней надобно, за рубаху легкую чувствовать, дабы в сече потом на плечи не давила. Коли до похода в железе не сломаешься, тогда и возьму…
— Ага… — Схватив броню, парень выскочил из избы.
— Ты чего вытворяешь, чужак? — поднялась Людмила. — Это мой сын! Он никуда не пойдет! Не хватает еще, чтобы он животом своим рисковал на чужбине…
— Нет, пойдет! — хлопнул ладонью по столу ведун. — Ты кого из мальчишки вырастить хочешь? Мужа — али бабу бесплодную?! Мужчина не только девок портить да хлеба кусок добывать уметь должен, но и дом защитить! И коли Одинец на поле ратное выходить не станет, его трусость, вон, сестре телом своим в гареме оплачивать придется, а братишке — горбом на рудниках византийских. Этого ты хочешь?