— Да, мавки морок наводить умеют, — согласился ведун. — И знаешь, что тварь опасная, а всё едино за ней тянешься. Думаешь — поцеловать только, прикоснуться, рядом посидеть. И заметить не успеешь, как силы высосет, а то и в яму бездонную сам за ней влезешь.
— То верно. У меня один из сыновей, мыслю, по вине ее сгинул. Сосед мой, мужик степенный, с гати за ней метнулся, да так и не вытащили. Кузнец наш, Беляй, тоже через нее пропал. Детей трое осталось, жена, хозяйство без присмотра. Старшему там четырнадцать годов всего, прочие и того меньше. Куда им ремесло такое поднять? Оттого ныне и пришлось нам до Ельца обоз снаряжать. Свого мастера нет, а косы править надобно, топоры наладить, кольца для бочек новых и колес справить, пилы развести, упряжь заклепать, подковы к зиме набить…
Что верно то верно — для кузнеца в деревне работы всегда невпроворот. А значит… А значит, для мастеровитого прохожего непременно найдется и кров, и угощение. Никаких расходов — только молотом стучи. Еще и подзаработать чуток получится. Так почему бы не пересидеть в Сураве пару месяцев осенней распутицы, пока на землю не ляжет снег, а реки не скует прочным ледяным панцирем?
— Чего улыбаешься? — недовольно поинтересовался Захар.
— А помнишь, о чем мы с тобой на дороге перемолвились? — спросил Олег. — Человек предполагает, а судьба везет. Не оттого я заплутал, что лешие хитрее меня оказались, а потому, что дело нужное в здешних местах обнаружилось.
— Стало быть, изведешь мавку? — обрадовался мужик.
— Тут дело такое… — издалека начал Олег, взяв с попоны еще огурец. — Мне, Захар, в странствиях своих и припасы покупать приходится, и за кров платить, и лошадей содержать. Оттого ради простой благодарности помогать людям я не могу. Плату за добрые дела просить приходится.
— Так то понятно! — замахал руками бородач. — Ты токмо мавку нашу осади, пока всех мужиков не извела. А с платой мы урядимся, это дело понятное. Лишь бы Томила больше детей наших не трогала, а мы уж ничего не пожалеем, что в загашниках накопили, сговоримся.
— Угу, — согласно кивнул Середин, прихватывая огурчик — отвык он как-то от подобного лакомства. В дорогу ведь обычно то, что посытнее, берут. Мясо, сало, рыбу. А огурец — вода одна. Зато холодная, хрустящая, сочная.
Теперь, определившись со своим будущим на два, а то и на три месяца, он окончательно успокоился по поводу того, куда забрел по незнакомым дорогам.
Куда надо было — туда и забрел. Не оставили своим вниманием рожаницы, [2] привели в нужное время к нужному месту. Теперь только самому бы не сплошать.
Тут рыжебородый мужик снял с костра большущий общинный котел, одним быстрым движением переставил его на попону, на то место, где недавно красовался котелок ведуна. Все моментально замолкли, в готовности облизывая ложки. Бородач старательно перемешал варево крупным черпаком, после чего сел на угол импровизированного стола:
— Да благословит Знич нашу пищу!
— Да благословит ее Таусень, — суровым тоном поправил его старик и первым зачерпнул из котла.
На миг возникла заминка — но тут Захар кивнул Олегу, намекая, что ему как гостю позволено есть после Рюрика, старшего среди родичей. Ведун запустил серебряную ложку в варево, набрал, сколько смог, а следом замелькали инструменты других сотрапезников — каждый отлично знал свою очередь.
Это была ячневая каша с запахом тушенки. Только с запахом — от мяса не попадалось даже волокон. Вдобавок, горячая. Дуя на коричневатые комки, Середин торопливо хватал их, обжигая губы — потому что точно так же поступали остальные, и если он не успеет съесть наравне с другими, то очереди придется ждать. После четырех ложек он понял, что больше этой гонки не выдержит, и отвалился, снова потянувшись к холодным огурцам.
— Спасибо, наелся. Теперь чем попроще побалуюсь.
К этому заявлению все отнеслись спокойно — остальным больше достанется. А Олег, схрупав еще парочку зеленых малышей, отошел к своему костру, от которого осталась только кучка углей, завернулся в темную шкуру и закрыл глаза.
* * *
— Ведун… Ведун…
Середин вздрогнул, подтянул шкуру выше на плечо:
— Да хорошо сплю… Ты чего, берегиня?
— Не берегиня я… — прозвучал в ответ девичий шепоток. — То я, Всеслава.
Олег открыл глаза — но вместо худенькой берегини различил на фоне темного неба щекастое лицо одной из девиц.
— Тебе чего, Всеслава?
— Ты и вправду колдун?
Середин вздохнул, сдвинул край шкуры, приподнялся на локте:
— А потом спросить не можешь? Я с Захаром на работу одну подрядился. Теперь много дней рядом с вами буду.
Чего хочет девица, он примерно представлял. Обычно, прознав про его ведовство во всяких заговорах, девки просили приворот, красоту ненаглядную или, реже, отсушку — парня своего от соперницы отвести. И спросить об этом норовили, как сговорившись, как раз тогда, когда он самые сладкие сны видел — чтобы не заметил никто их обращения к чародею.
— Так ты вправду колдун? — придвинулась ближе девица, шепча ему чуть не в самое ухо.
— Колдуны тоже на свете этом нужны, — зевнув, сел Олег. — Скучно будет без нас в этом мире. Ты чего хотела-то? Уж говори прямо.