Такие вот эротические игры сопровождали их любовь, никогда не дававшую трещин и лишь крепнувшую день ото дня, год от года. И закончившуюся внезапно, в тот момент, когда они решили изменить свою жизнь, поняв, что больше тянуть незачем.
Антони было шестьдесят три года, когда он переходил улицу прямо напротив магазина и его сбил мотоциклист. Долорс помнила этот ужасный звук. Она стояла в глубине магазина и ничего не видела — только слышала, как пришла смерть и забрала с собой человека, которого она так любила. Слышать страшнее, чем видеть, потому что звуки не дают ошибиться. Зрение может обмануть, но тот страшный звук повторялся в ее голове день и ночь, стоял в ушах долгие годы и уже никогда не покинет ее, Долорс и сейчас слышит визг тормозов мотоцикла на асфальте и тот кошмарный звук, с каким машина врезалась в податливое человеческое тело и унесла в никуда часть ее души.
— Смотри, что я тебе принес, бабушка.
О чем это он, недоумевала Долорс, разглядывая какую-то штуковину, похожую на небольшой чемодан, который Марти с горящими глазами медленно поднес к ней, словно готовился явить ей чудо. Заодно внук подтолкнул к кровати стол на колесиках и поставил на него чемодан: очень странного вида, с кнопкой, на которую Марти торопливо нажал, и тотчас загорелся экран — ох, да это же компьютер. Но ведь в нем наверное живет совсем другой кот… Или тот же самый? А что, если этот проказник умеет перескакивать из одного компьютера в другой? Способны ли на это кибернетические, то есть виртуальные коты, или как там их надо называть? Долорс уже ничему не удивлялась, современные изобретения произвели полный переворот во всех привычных представлениях. Хочешь верь — хочешь нет, но этот кот так похож на того, словно они близнецы. Долорс решила, что все-таки это ее кот, и так расчувствовалась, что даже прослезилась. Марти положил ее левую руку на мышку (вот мышка точно другая, не такая, как прежняя, но работает так же). Понятно, что левой рукой все делать гораздо труднее.
Какое счастье, что нет Фуенсанты. Долорс кажется, что та уже приходила утром, когда никого не было дома, а еще ей кажется, что вечером подле нее дежурили Марти и Сандра. Ее теперь никогда не оставляют одну, и возле кровати есть колокольчик, чтобы в случае необходимости кого-нибудь позвать. Конечно, она предпочла бы ни от кого не зависеть, впервые в жизни ей приходится просить помощи, даже чтобы просто повернуться на другой бок, это ей как нож острый, она всегда обходилась собственными силами, еще со времен своей юности.
Ей очень жаль, что она так и не сказала Антони, что Тереза — его дочь. Потом она хотела признаться и Терезе, сначала это означало — сказать, потом — написать, а теперь не может сделать ни того ни другого, пытаться объясниться с дочерью в теперешнем состоянии невероятно трудно, да и лень, честно говоря, уж лучше унести этот секрет с собой в могилу: меньше будет проблем для всех, в том числе и для Терезы, которая не будет забивать себе голову вопросом, отчего ей не сказали раньше и почему мать так и не вышла замуж за ее настоящего отца.
Мама, я приехала сразу же, как только узнала, сказала Тереза в больнице, а потом навещала мать уже дома у Леонор, как всегда — по воскресеньям, но теперь Жофре больше не уходил из дома, просто запирался в своей комнате, так все и тянулось до прошлых выходных (во всяком случае, Долорс кажется, что это было в прошлый выходной), когда зять зашел в комнату Долорс, уверенный, что Терезы там нет, но она сидела там — просто сидела, молча держа мать за руку; рука у дочери большая и горячая, чем-то похожая на руки бывшего парня Сандры, Жауме. Тереза выглядела жутко расстроенной, нет, она не плакала, но выражение лица говорило само за себя, Долорс не знала — из-за нее или нет, но ей хотелось сказать: ладно тебе, девочка, не стоит так переживать, я только снаружи похожа на развалину. Все вы ходите с такими угрюмыми лицами, словно я уже при смерти, невольно задумаешься… Нет, если бы дела обстояли так скверно, то Марти не принес бы ей компьютер с котом, потому что, если у нее вдруг остановится дыхание, она уронила бы мышку на пол.
Надо было видеть лицо Жофре, когда он заметил Терезу, а та, заслышав его шаги, обернулась и встретилась с ним взглядом. Привет, Жофре, поздоровалась она. Растерявшись, он тоже сказал: привет. Наверное, ему показалось глупым повернуться после этого и уйти, упустив случай хоть как-то наладить отношения, поэтому, чтобы выиграть время или просто скрыть замешательство, а скорее всего и для того и для другого, он спросил Долорс: ты хорошо себя чувствуешь? Она кивнула, чуть помедлив, — тоже, чтобы выиграть время или сделать вид, что ничего особенного не происходит, а точнее, и для того и для другого. Очень хорошо, констатировал зять, нервно потирая руки, и вышел, но перед этим бросил «пока» и быстро глянул на Терезу. Узнав, что сын у него — гомосексуалист, Жофре больше не зовет ее «мужиком в юбке». Когда зять скрылся за дверью, Тереза расхохоталась, даже на время забыла о болезни матери. Марти уже рассказал ей, что он — гей, что уходит жить к Дани и что дома об этом известно, после этого Тереза тоже долго хохотала, особенно когда племянник уточнил, что отец не выразил восторга, но не осмелился возражать, Долорс все отлично слышала, потому что теперь все, кто хотел посекретничать, приходили в ее комнату, якобы «посидеть с бабушкой», и болтали друг с другом или изливали свои чувства перед ней, как перед Стеной Плача, которая теперь больше походила на Плиту Плача, потому что находилась в горизонтальном положении.