Отчего дочь считает ее совсем выжившей из ума? Несколько раздраженная, Долорс навострила уши. Вообще, конечно, неприлично слушать чужие разговоры, но тогда ей только и остается, что заткнуть уши ватой. К тому же слушать, о чем говорят другие, это единственное доступное ей развлечение. Пусть Господь простит мне этот небольшой грешок, подумала она и подняла глаза к потолку, словно надеялась, что будет услышана. В конце концов, отбросив все сомнения, она расположилась внимательно слушать, а руки сами вывязывали ворот свитера, и Долорс уже не обращала внимания ни на петли, ни на что другое — потом наверняка придется распускать. Однако разговор стоил того.
Леонор начала говорить первой, очень-очень тихо, так что надо было напряженно вслушиваться, чтобы не потерять нить разговора.
— Я словно живу во второй раз. А думала, что в моем возрасте уже все кончено.
— А я тебе что говорила! Со мной тоже такое было, и уверяю тебя, что в выигрыше вы оба: у тебя — опыт, у него — молодость.
— Верно. Какое у него тело, слушай, какое тело, если б ты видела…
Обе смеются. Долорс поражена — похоже, речь идет о сыне директора фирмы, на которого, как она подозревала, запала дочь, однако так непривычно видеть Леонор в роли женщины, потерявшей от страсти голову, вот это сюрприз!
— Хочешь чего-нибудь холодненького? Есть кока-кола, пиво, лимонад…
— Если только стакан воды.
Я схожу с тобой.
Они уходят на кухню, продолжая болтать, однако теперь Долорс уже ничего не может разобрать. Ну и парочка, Леонор нашла себе хорошую подружку — из тех, кто слушает и уверяет, что все сохранит в тайне, и действительно никому ничего не скажет до того момента, пока не поссорится с тобой, вот тут-то о твоем секрете узнают все, потому что бывшая подружка постарается. Но бесполезно предостерегать дочь, таков закон жизни, более того, дочери это пойдет на пользу, все эти интриги для нее в новинку, у нее никогда не было ни близких подруг, ни своей компании, поскольку с работы дочь сломя голову неслась домой, чтобы успеть все приготовить к приходу Жофре. А тот приходил поздно, заработавшись в своей школе с учениками, точнее — с Моникой, этой малолеткой. Ни капли целомудрия.
В том, как они подсчитывали выручку в магазине, тоже не было ни капли целомудрия. Как только они остались одни, Антони поманил ее в комнату с запрещенными книгами. Долорс молча пошла за ним. Антони зажег маленькую лампочку без плафона, тусклый свет которой придавал этому замкнутому помещению сходство со скромным жилищем фабричного рабочего. Они посмотрели друг на друга, и Антони сказал: я знал, что снова встречу тебя. Прошел уже год, как они вместе изучали философию и как Долорс каждый день появлялась в магазинчике. Год, как они беспечно болтали, смеялись и становились все ближе друг другу. Прости меня, вновь произнесла Долорс. И вновь первой поцеловала его. Затем мир начал быстро вращаться, и женщина спросила себя: как же она могла так долго существовать, не имея возможности обнять того, кто был дан ей навечно?
Мы живем только один раз. И часто не принимаем этот факт в расчет, особенно пока молоды, а наш мозг напичкан социальными предрассудками и житейскими глупостями. Что касается Долорс, то философы научили ее только одному: реальность (так, как мы ее себе представляем) можно видеть с различных точек зрения, у каждого она своя, поэтому мы можем говорить об одном и том же и в то же время — о разном, все зависит от того, какую точку зрения ты принимаешь. Это свойство человеческой натуры, заставляющее нас воображать и создавать трагедии там, где на самом деле их нет.
Долорс, напротив, стремилась лишить драматического ореола все, что происходило вокруг нее. Пять лет она молчала, что работает и учится с Антони. Если бы Эдуард узнал об этом, дома разразилась бы настоящая буря, так что не стоило этого делать. Тем временем он выгнал Терезу из дома, а потом разрешил вернуться, когда жена пригрозила уйти от него. Она страдала из-за дочери, и ненависть к нему поселилась в ее душе, оборвав все нити, связывавшие Долорс и Эдуарда. Между тем Леонор закончила школу, решила не поступать в институт и пойти на секретарские курсы. Денег дома было все меньше, пришлось отказаться даже от приходящей прислуги. Наконец эти затянувшиеся конвульсии закончились: Эдуард позвал в свой домашний кабинет жену, которую никогда ни во что не ставил, и объявил — мы разорены. Долорс молчала, потому что видела, что он еще не все сказал. Действительно, муж, глядя в пол, добавил: у нас много долгов, не знаю, как мы сможем их выплатить, Долорс.
Она продолжала молчать, но на сей раз — едва сдерживаясь, плотно сжав губы. В сложившейся ситуации для нее не было ничего неожиданного, она давно видела, куда идет дело, слава богу, не дура. И Долорс до крови закусила губу, чтобы не выкрикнуть то, что готово сорваться с языка в подобные моменты: теперь ты мне говоришь, что не знаешь, как быть, и смотришь на меня, будто я должна подсказать тебе решение, однако раньше ты делал вид, что меня не существует, тебе было плевать, что я думаю, ты не принимал в расчет то, что я тоже чувствую, имею свое мнение и могу помочь. Какая наглость, какая вопиющая наглость!