Антони привык думать. Сеньорета Долорс, я подумал вот что… Его голос обволакивал, и девушке стоило большого труда очнуться от наваждения и произнести: что же именно, сеньор Антони, не поделитесь ли со мной, уверена, мне понравится ваша идея. Молодой человек судорожно сглотнул и решился: я подумал, что как-нибудь мог бы показать вам кое-какие книги у себя дома, если, конечно, вам это интересно. В конце фразы его голос сорвался почти на фальцет. Долорс улыбнулась: конечно, мне интересно. Она прекрасно знала, что только что ответила «да» на признание в любви.
Что-то больно маленький свитер получается. Только-только начала вязать, а скоро закончит. И ниток идет совсем мало. Долорс приложила к себе готовый кусок вязания. Если бы она вязала себе, пришлось бы делать в два раза шире. А вот Леонор свято уверена, что у ее дочери всего-навсего тонкая кость, и с этого ее не сдвинешь. Она убеждена, что у девочки все нормально только потому, что Сандра съедает тарелку макарон в субботу и тарелку риса — в воскресенье. А с понедельника по пятницу? С понедельника по пятницу Леонор понятия не имеет, чем питается дочь, потому что ее, Леонор, не бывает дома. Сейчас Сандра живет словно на облаке, так увлечена своим Жауме, видно, что девочка влюбилась и перед ней открылись двери рая со всеми его удовольствиями. Так всегда происходит в юности: разум, сердце и тело, чувства, ощущения, мысли — все это у молодых вперемешку. Естественно, Леонор и Жофре ничего не замечают: Леонор — потому что сама витает мыслями неизвестно где, Жофре — потому что видит одного себя.
— Смотри, можно еще вот так сделать…
— Действительно. Здорово.
— Тебе не мешает этот кот на экране?
— Нет. Не убирай его, он очень нравится моей бабушке.
Услышав это, Долорс растрогалась. Беседа Марти с приятелем, усеянная всякими техническими терминами, закончилась, кажется, на сегодня все, и теперь внук вспомнил про нее. У старухи увлажнились глаза: одно дело, когда о тебе заботятся, поскольку ты беспомощна и тебя нужно обихаживать, что тоже немало, и совсем другое, когда в отношениях проскальзывают такие вот детали: не трогать кота, с которым она время от времени играет, когда разрешает Марти и когда компьютер свободен.
Марти — тонкая и чувствительная натура, просто золото, а не внук.
— Слушай, это потрясающе! Спасибо тебе!
Дани благодарит Марти каким-то необычным тоном. Он прелесть, этот Дани. Наступила тишина, и Долорс догадалась, что за компьютером происходит нечто такое, чего она не видит. Не слышно ни щелчков по клавиатуре, ни разговора, едва различимы только неясные тихие звуки, происхождение которых остается для старухи загадкой — до тех пор, пока среди них не появляется один, слишком хорошо знакомый. Долорс остолбенела, и крючок замер у нее в пальцах. Господь всемогущий, не может быть! Звук повторился — такой же негромкий. Да, там творится именно то, о чем она подумала, в этом нет никакого сомнения. Это звук поцелуя — долгого, затяжного. Потом — снова голос Дани, а вслед за ним — Марти.
— С тобой это в первый раз, да?
— Да.
Слышно, как они поспешно выключают компьютер и встают. До старухи доносится шарканье шагов, и она вдруг замечает, что до сих пор сидит с открытым ртом. Спохватившись, снова берется за крючок. Мимо нее молнией проносится парочка: Марти впереди, Дани сзади. Это уже не прежний Марти, не ее внук, это кто-то другой, кого влекут вперед одни лишь инстинкты, те самые, бунтарские, как и у Терезы, только мужские. У Долорс часто-часто бьется сердце, никаких волнений, никаких переживаний, наказал ей врач, когда выписывал из больницы. А Леонор отвечала: не беспокойтесь, в моем доме ей будет спокойно, у нас никогда ничего не происходит, ах, Леонор, ты забыла, что у меня есть уши, которые прекрасно слышат. Марти и Дани скрылись в комнате внука — так и Сандра все чаще исчезает вместе с Жауме, этим пареньком с горячими руками: ей отлично известен график работы родителей, и она точно знает, когда может остаться с ним наедине.
А теперь и Марти туда же. Однако, ясное дело, тут случай посложнее. Как все воспримет Леонор, когда узнает? И Жофре, который всегда говорит о гомосексуалистах как о людях низшей расы и называет их не иначе как «педики», не в обиду Терезе будет сказано, поскольку, объяснил зять однажды, совершенно понятно, что Тереза — другое дело, потому что она женщина. С женщинами все иначе, поскольку они, если можно так выразиться, как бы становятся мужчинами. Напротив, «голубые» — это те, кто перестает быть мужчиной, так что, Лео, брось! Этот разговор завязался не так давно во время обеда, когда речь зашла об одном друге семьи, совершившем coming out, хорошо, что Долорс знакома с этой терминологией — спасибо Терезе. Долорс не помнила, какое выражение приняло в тот момент лицо Марти, просто не обратила внимания, ведь ей и в голову не приходило, что разговор может иметь к нему отношение, а сегодня все вдруг прояснилось: понятно, что такой чувствительный и ласковый мальчик должен быть не таким, как другие, только он смотрит на нее с нежностью и пониманием. Ясно, что он должен быть «голубым», чтобы понять меня, с легкой грустью подумала Долорс.