Руслан тоже сменил тон и направление разноса:
— Да, да, чтоб улыбка была постоянно. — Можно подумать, что Руслан — генератор улыбок.
Надя ушла. Оба педагога молча продолжали пить чай. Вид их выражал крайнее довольство собой. Часто так и бывает. От большой ругани — большой смрад на душе остается, а так вроде недобрал, свое отдал вроде бы, тебе должны вроде бы — ты и впрямь добрый и хороший. Была и еще одна причина для довольства собой: в угаре слухов, поглощенные ими, может быть, даже больше, чем работой, оба тем не менее проявили себя только что людьми дела, отчитали, как положено, за нерадивость и вновь обрели уверенность в собственной значительности. И эту уверенность не подчернили злобностью. Как все хорошо! Приблизительно так, но по-разному думали оба ныне правящих хирурга, сидевших на одном троне, как когда-то Иван да Петр. Раздался короткий решительный стук, и возник Святослав Эдуардович:
— Здравствуйте, коллеги.
Коллеги приветливо улыбнулись и одинаково кивнули.
— Что, Святослав, нового ничего не притащил на хвосте? Что с больницей, не знаешь?
— Да что вас ерунда заботит? Пока соберутся, глядишь, и наводнение.
Опять оба заулыбались.
— Нужно мне лекарство, коллеги. — Он показал рецепт.
— Это учетное. Очень нужно?
— Иначе бы не пришел. Для человека, который нам должен достать — и оформить, что еще труднее, чем достать — четыре японских эндоскопа: для желудка, двенадцатиперстной кишки, толстой кишки и брюшной полости. — Святослав Эдуардович поглядел на них, сидящих, победно, снисходительно, покровительственно и, пожалуй, даже начальственно.
В ответ у «коллег» загорелись глаза, они смотрели со своего диванчика благодарно и, пожалуй, даже подобострастно, а то и заискивающе, в оторопении от свалившегося на них богатства, пусть пока и гипотетического. Однако тут же глаза их потухли.
— Да на что нам эти эндоскопы, Свет? Что мы делать с ними будем? Будет ли еще больница? — застонал Федор.
— Вот раздобудешь все это — и коту под хвост, — уныло поддакнул Руслан.
— Да вы что, пайщики! Как так можно! Да мы их еще списать успеем, полностью использовав. Работать надо! Вы ж на службе, а не в семье. Ну даете, коллеги! Или, считаете, не брать?
— Да ты что, Свет? Обязательно бери! Хорошо бы к приезду шефа сюрпризец устроить с эндоскопами.
— Было бы красиво.
Оба возбудились несказанно, предвкушая приезд Льва и его ошеломление от этого воистину царского приобретения.
Тут как раз и затрещал частый, настырный звонок междугородного вызова.
— Слушаю. — Трубку взял Федор. — Лев Михайлович! Привет! — Как многие говорящие с другим городом, он почему-то кричал.
— Только ничего не говори про эндоскопы, — приглушенно засипел Святослав, будто Лев мог услышать.
Федор кивнул и вновь принялся орать в ответ на вопросы Льва:
— Да, все в порядке! Оперируем мало! Труха, обычная, будничная плывет, конечно… Отдыхайте, отдыхайте нормально… Никаких. Пока молчат… Да. Этот да. Умер. Ушел. Законно ушел… И этот должен был. Куда ж денешься… Неожиданностей не было. Из молодых очень тяжелых нет… А-а! Тоже ушел — острый инфаркт после операции… Отдыхай спокойно, Лев Михайлович.
— Дайте и мне пару слов сказать. — Свет почти вырвал трубку у Федора и, не успев донести до рта, стал кричать, как только что Федор Сергеевич:- Алло!!! Начальник! Ходите по песку спокойно! Машину смотрел, все нормально. Время идет, ржавчина тоже. Как склероз. Жалею ваши деньги! Отдыхайте! Приезжайте! Несовместимых мы полны желаний, как сказал поэт! Даю трубку Руслан Василичу!
— Лев! Просто приветствую тебя, и все! Присоединяюсь ко всем!.. Для порядка… Больше ничего не надо… Спрашивай. Все в порядке, Лев, отдыхай. Чао.
Трубку положили. Немножко отдышались от междугородного перекрика и закончили чаепитие. Чашки и стаканы убрали. Ящик задвинули. Чайник поставили в шкаф. Сначала ушел Святослав Эдуардович, а затем и Федор с Русланом оставили в покое кабинет послеоперационной тишины и отдыха.
ОТПУСК
На переговорном пункте никого не было. Пустынная роскошь курортного местечка. Ноябрь!
Дома никто не ответил. Лев помрачнел, стал думать об Ирке: как там складывается сейчас у нее жизнь, стал терзать себя, что в такой важный для нее период он в стороне, — будто был бы он рядом, дочь с зятем позволили ему хоть как-то вмешаться. Он стал раскачивать свою вину перед дочерью, как зубной врач расшатывает щипцами зуб перед тем, как выдернуть его.
Но потом понял, что в это время и не может быть никого дома и что позвонил он домой сейчас специально, так сказать, галочку поставил в плане своих жизненных мероприятий… Стоило ему понять себя, как настроение окрасилось в еще более темные цвета. Далеко не всегда понять себя — значит встать на путь исправления, освободиться от вины; часто это лишь усугубляет тяжесть вины.
Лев переключился мыслью на больницу: это легче и, несмотря на то что заранее решил не звонить в отделение, отрезать себя от больных, конференций, круговерти слухов, реализовал телефономанию человека XX века и набрал номер своего кабинета. Возможно, и там сейчас никого нет: либо в палатах, либо на операциях, либо в ординаторской сидят. Впрочем, близится время чая — могут оказаться и в «чайхане».