Перезвонил Саша Бурцев, я ему сказала, что Лев уже у стариков. Я попросила Сашу, чтоб расстарались они как-нибудь и, если можно, не клали бы к Левке в отделение. Я ему так сложно объясняла свои мотивы, что, боюсь, он все понял в прямом смысле. А мне хотелось бы, уж если понадобится операция, так чтоб без него обошлись. Только недавно после его операций умерли два человека — один за другим. У обоих был рак, и обоих он знал уже давно. Все знакомые понимали, все вокруг сочувствовали, но все ж было что-то неуловимо противное, скользкое в тихих перешептываниях о том, как ему, Льву, не повезло. Впрочем, это, может быть, сейчас мне так кажется. Бог с ними. Лев сам издергался, устал от расспросов и рассказов о том, как и что с этими больными было: каждый спрашивающий был невинно уверен, что он единственный. А Лев, как будто домучивая себя, сам рвался рассказывать, снова и снова прокручивал одними и теми же словами подробности этих болезней и смертей. Может быть, желая удостовериться в сотый раз, что не было его врачебной ошибки. Стал совсем серым — волк, а не лев, — хватался за таблетки, мерил давление. И как-то брякнул: «Может, хватит? Наоперировался. Может, в поликлинику уйти?» Правда, это уже не первый раз. После своих несчастий он всегда начинает про поликлинику говорить.
Я его не представляю без больницы, без отделения. Они там все спаялись, переплелись. Все пришли вместе, Льву около сорока было, остальные помоложе. Энергии, казалось, неистребимые запасы. Оперировали напропалую. Вот уж когда о репутации не думали. Одолела их идея оперировать на сосудах. Это в простой-то больнице, с обычными больничными средствами! Главврач хоть и прижимал их, но больше для острастки. Поначалу они на этих сосудах по десять часов стояли. Появилась в компании любимая шутка: «А как терпишь?» Постоянный ответ: «А не хочется». Один приятель, математик, ему сказал: «Твой рабочий день приблизительно шесть с полтиной стоит. Надо сокращать операцию — сгоришь, будь скромнее». — «Руслан, — отвечает, — горит ярче, он на рубль бескорыстнее». И разводит турусы на колесах, что хирурги, мол, обыкновенные работяги, лишь пошляки видят в них суперменов… И говорит, конечно, так, что на него посмотришь и видишь: сидит перед тобой обыкновенный супермен. Актеришко плюшевый! Герой нашего времени! «Умные руки хирурга!» «Будет жить!..»
НАТАЛЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА
Руслан стоял в дверях кухни, жужжал бритвой, шнур которой тянулся в ванную, и поучал детей перед школой. Катя помогала матери, накрывала стол к завтраку; Генка плескался за Руслановой спиной, делая вид, что всерьез моется. Наталья Александровна стояла у плиты, оттуда неслись шипение и треск, заглушавшие отцовские поучения.
Вскоре шипение и треск прекратились, и тотчас оборвались Генкино плескание и жужжание бритвы. Катя уже сидела за столом. Сели и отец с сыном. Руслан открыл было рот для очередного поучения, но вдруг переменил намерение и скороговоркой обратился к жене:
— Ой, Наташенька, чуть не забыл. Кинь мне пачку сахара — у нас кончился, а Левка забудет. Впрочем, смотря откуда он на работу пойдет.
— Тише, — прошуршала Наталья, мазнув глазами по детям.
Впрочем, смотря откуда он на работу пойдет.
— Тише, — прошуршала Наталья, мазнув глазами по детям. — Ладно. Сейчас в портфель положу.
Вскоре дом стал затихать. Первым уехал Руслан, предварительно поворчав по поводу дорогого бензина и в который раз подсчитав, что на горючее у него уходит треть основной ставки и, если б он не дежурил как сумасшедший, пришлось бы от машины отказаться. Это была ритуальная ежеутренняя разминка. Наталья Александровна тоже не преминула повториться, напомнив, что дети растут, северные накопления кончились и от машины все равно надо будет отказаться.
С тем и отбыл Руслан — пока на машине. Потом упорхнула Катя. А Генку долго еще пришлось подгонять, торопить, проверять, что он там надевает на себя, прежде чем и он отбыл наконец к месту своего образования.
У Натальи Александровны сегодня свободный день. Она убрала со стола остатки утренней трапезы, покрутилась немного на кухне между плитой, столом и мойкой. В феерическом темпе вспыхивали и гасли обычные кухонные звуки: бульканье, плеск, шуршание, шип, треск, стеклянное и металлическое громыхание. Вскоре весь этот фейерверк потух, и Наталья Александровна тут же на кухне села проверять тетради своих учеников.
Мать уехала на несколько дней к сестре, было тихо, спокойно. Сиди себе проверяй, никто не отвлекает. Сколько ж этих тетрадей! А меньше нельзя — мало часов будет, тогда и вовсе не потянем всю нашу ораву. Да и эта машина еще! Чисто престижное дело, не нужна она нам. Никуда не ездим, только он на работу и с работы. Разве что летом за грибами. Да к его родителям — тоже один раз за лето. И то на поезде всего ночь. А уж коль машина есть, он и гоняет ее неизвестно зачем. Пока диссертацию оформлял, наездил, наверное, километров — что от нас до Луны! Одно баловство да трата денег.
Устроился бы лучше в институт. Работник Руслан хороший- целыми сутками в больнице торчит, они без него ничего бы не сумели, никаких новых операций. Все на его плечах держится. На других батрачит. Конечно, возьмут в институт. Годы работы на Севере тоже не у каждого, кандидат наук да еще на практической работе — это не бездельник, что из учеников да опять в аспирантуру. А он ну ничего не делает, чтоб куда-нибудь перейти! Мог бы Алексея Алексеевича попросить, тот бы, может, взял. Хороший работник, ничем не подпорченный, всюду нужен. А то все для больных, для больных, а вся слава этому Льву. А тот так даже докторскую не хочет себе делать. Зачем Руслану на него работать?..