Главный врач покраснел, открыл было рот, потом махнул рукой и уже на выходе сказал: «Прекратите демагогию. Я говорю совершенно серьезно. Работайте. Работайте как можете, но помните про деньги. Считайте. Желаю удачи». И дед их тут же сидел, молчал, улыбался. Забавный дед. Молчит и улыбается, но роль свою играет.
Забавный дед. Молчит и улыбается, но роль свою играет. При нем стараются не зарываться, не шуметь попусту. Молчит, а при этом светится лучезарной мудростью доброты. В чем она выражается, не скажу, не знаю. И не глядят в его сторону во время подобных дискуссий, не глядят, но, по-моему, все время оглядываются. Он молчит, улыбается, но ребят поддерживает. Нравятся ему эти мальчики.
Мне интересно было наблюдать за этой легкой, добродушной стычкой. У нас бы так легко не обошлось. Да и у них, наверное, добродушие лишь на поверхности. Они горды своими успехами и чувствуют себя великими, сравнивая условия работы и собственные достижения: скоропомощный конвейер и параллельно — штучная работа; сверхценная работа и явный денежный дефицит. А главный наверняка уже получил по шапке за перерасход. Лавры им — колотушки ему. Тут страсти дай бог! Но у нас такие беседы просто невозможны. От меня бы давно один плевок остался.
И все же главный почему-то чувствовал себя виноватым. Ни на деда не смотрел, ни на меня. Да что я ему? Частное лицо. Им-то я помогаю без всякого денежного интереса. А если учреждение тебе не платит, значит, ты для него никто: без денег никак тебя не оформить, а без оформления ты лицо безответственное, на тебя ни сослаться, ни опереться, ни наказать. А оформить нет ни денежной, ни штатной возможности. Иногда, правда, могут оформить как консультанта, мизер какой-то. Езжу я сюда ради друзей, ради их энтузиазма, ради любви к ним. А что приятнее и надежнее любви? Пока она есть, конечно.
И как славно чувствовать себя учителем! Настоящий учитель не только учит, но и радует. Удачливый учитель не столько учит, сколько радует и радуется сам. Иногда радую их — и сам расту исполински в собственных глазах. Ничто так не греет, как самовозвышение. Иногда так хочется себя профессором показать.
А здесь своя работа идет: что нужно для здравоохранения района, все делается; две диссертации тоже делаются. Конечно, есть у меня и свой какой-то интерес, ведь обе диссертации под моим формальным руководством. И в институте мне это в плюс будет.
РУСЛАН ВАСИЛЬЕВИЧ
Вот и защита позади. Всего три с половиной года прошло, а сколько мы уже сделали! Кажется, совсем недавно носились со стульями, кроватями, ящиками по лестницам, а вот поди ж ты, пора и ремонт делать.
Но главное — диссертация. Теперь можно и кое-какие итоги подвести.
Что ж, Алексей Алексеевич, конечно, первый все показал, рассказал, сделал, но научился я сам. Что и говорить, Лев помог, без Льва, может, и не сумели бы все организовать. Но работал я сам, оперировал сам. Наконец, думал сам… Учился сам.
Нашему делу не научишь, в нашем деле самому научиться надо. Оперировать должен сам. Моя рука должна ходить; мои глаза должны видеть, как моя рука вкалывает иголку и затягивает нитку. Разрезать могу и не сам, невелика задача, но сшить — стежочек к стежочку, уложить ниточку на края сосуда — должен сам. Свою руку надо набить. Моя рука должна ходить как мне надо.
Все сам. Сам. Сам. Сколько ни говорите, что я кому-то чем-то обязан, — более всего я обязан самому себе. Мое желание, моя энергия, мой надежный дом. Я все сделал, создал себе спокойные условия жизни дома и на работе.
Пусть Лев, Алексей Алексеевич, Фомич какие-то условия и выстроили для старта, но что я без себя?! Да и что они без меня? Много бы они наоперировали, если б не оперировал я? Пусть мы все оперировали, но я из пионеров! И защита вполне мной заслужена, что и говорить. В конце концов, десять лет на Севере, в любых условиях, при любой, что называется, погоде — это как? Ни от какой работы сроду не отказывался. Вот и заработал честно себе и этот покой, и эту диссертацию, и эту машину.
Покой, правда, чаще снится… Хорошо, конечно, работаем, и нужен я, конечно, громаде нашей, но надо думать, куда дальше идти. Нельзя останавливаться. Детей растить надо… Катька уже большая, скоро школу кончит.
Детей растить надо… Катька уже большая, скоро школу кончит. С девчонками легче. А Генка от рождения халтурщик. От рождения не бывает, не может быть — я ж не халтурщик, и Наталья всю жизнь вкалывает. А Генка! Ведь пятый класс уже. Разве это работа?! Книг совсем не читает. Бабка его с первого дня опекала, шагу ступить не давала самостоятельно — и вот результат.
А я — я только сам. С самого начала все сам. Наталья насчет Генки права, конечно. По существу права. Но форма — безостановочный, безудержный, нерастворимый скандал! Борются за Генку. Неизбывная война за Генку. Форма все равно никудышная. Сам я в это не вмешиваюсь. Ну что ж, может, я чистоплюй. Вот если в институт уйду, совсем занят буду, как тогда они? Форму им надо искать в этой борьбе. В семейной борьбе форма тоже важна. Как в искусстве, да? В искусстве тоже — не найдешь форму, и привет, все творение развалится. Или учить. Тоже форму надо найти соответствующую. Не «так» учить будешь, хоть и «тому», — вот и получится не «то» и не «так», вроде Генки. А если еще и не «тому» учить, то какая разница «как»? Рано еще плакать. Пятый класс только. Я в пятом классе тоже был халтурщиком. Поменьше болтать надо. Вот и на работе болтаем больше, чем надо. А что делать? Вообще-то пока больница стоит, прямо не знаю, как уходить. Да, по правде говоря, и не хочется. Хорошо, пока не думаешь о будущем. Вот если бы здесь вместо больницы основали пожарную команду, или открыли бы какой-нибудь институт культуры, или, как хотели раньше, роддом, вот тогда законно надо самому трудоустраиваться. И все само решилось бы. Но нет, так не бывает. Надо самому работать. И строить самому, и разрушать.