— Стоит! Куда ему деться! И комары такие же. — Геннадий победно усмехнулся, как бы показывая, что вот, мол, держимся мы старых добрых традиций, не то что вы тут, в больших городах живущие без роду без племени.
— Стоит! Куда ему деться! И комары такие же. — Геннадий победно усмехнулся, как бы показывая, что вот, мол, держимся мы старых добрых традиций, не то что вы тут, в больших городах живущие без роду без племени. Но неожиданно лицо его переменилось, мысль внезапно перескочила на нечто иное, обозначились смущение и тревога. — И комары такие же, черт их подери! И никому не болит.
Упоминание о боли вновь подстегнуло любознательность Федора к судьбам города, подальше от болезней. Но он не успел задать вопрос, Геннадий оказался шустрее:
— Ну а ты-то расскажи, как ты-то тут маешься? Или хорошо все? Как тебе работа здесь?
— Хорошо. В этой больнице мне хорошо. Начальники ничего, работать дают. В душу не лезут. К черту в зубы не посылают. Хочешь — только больных лечи, а хочешь — и науку толкай.
— И что делаешь?
— Что, что? Оперирую и науку тоже толкаю. Дома у меня двое растут. Кандидат наук уже пять лет, почитай. — Федор, по-видимому, застеснялся своих успехов: откуда-то вылезло и пристроилось к сообщению о диссертации это «почитай», он преувеличенно хлопнул Геннадия по плечу, и опять в лице появилось что-то детское — застенчивость, робость и желание спрятаться. — Да ладно. Ген, пустое все это. — И еще раз зачем-то стукнул его по плечу.
— А чего ж пустое? Молоток ты, Федюха! Не посрамил наш город. Мы все тебе желаем успехов в работе и счастья в личной жизни.
— Ну, ну, ладно. Разошелся. Ты скажи, кто из наших чем занимается?
— Многие очень по хозяйству покатились. Работа, дом — и больше ничего. А на общество?..
— Раз работают — чего ж ты хочешь? Тоже на общество. И хозяйство нужно.
— Хозяйство — да-а… Хозяйство очень нужно. Иначе нельзя… Но хозяйство — это на себя. А работа! Он за работу деньги получает — тоже на себя. А не на общество.
— Ну у тебя представления! Что ж, если я оперирую за зарплату, обществу это без пользы, что ли?
— А диссертация? Это ж кроме работы.
— И за диссертацию лишнюю десятку дают. — Федор опять засмеялся.
Последняя часть разговора, видно, была сложна для Геннадия. Время от времени он, либо от трудности темы, либо от растерянности, либо желая заручиться Фединым доброжелательством, осторожно клал руку Федору на плечо, на колено и ласковым глазом как бы призывал его присоединиться, согласиться, а то и помочь понять. А может быть, он сам про себя согласился, что Федор тоже не работает на общество, и утешал его.
— Ну ничего, Федька, хорошо: кому что нужно, кому что дается. Дело к старости.
Зачин о старости обычно предваряет сказ о болезни, Федор это знал и опять увернулся:
— Не горячись. Поборемся еще, потолкаемся. Я хочу еще доктором наук стать.
— Молоток, Федька. Молодец, Федор Сергеевич! Профессором будешь?
— Каким профессором! Здесь простая больница — здесь профессоров не бывает. Хоть и хорошая, но простая. — На лице Федора вновь проявилась детская неподдельная гордость, смешанная со смущением.
Этот разговор, уводящий в прошлое, в молодые годы и толкаемый к старости, к нынешним болезням, которых у Феди пока нет, был ему отраден. Неспешная беседа без особого стремления проникнуть в суть слов и истинных желаний другого уводила от насущных забот. А может, в этом и есть всегдашняя прелесть встреч с людьми из твоего далекого прошлого?
— Не знаю. Но я так понимаю, что если врач — доктор наук, так, значит, профессор.
— Это ты меня можешь называть профессором — по душевной склонности ко мне. А здесь я так и останусь врачом с докторской степенью.
— Не знаю, что у вас тут за строгости такие.
А башли-то? Башлей больше будет?
— Есть прибавка к докторской. — Федор постеснялся повторять размеры прибавки, пусть и впредь Геннадий относится к нему с уважением.
— А в институте стал бы профессором? Почему не перейдешь туда?
— Там свои профессора растут. А потом, и неохота уходить отсюда. Мы здесь хорошо сработались. А разбредемся — все рухнет. — Беседа начинала терять свою прелесть: как ни крутись, а все равно выходишь на то же. — Да ладно тебе, что мы про меня да про меня. Ты про себя рассказывай.
— Я, Федь, работаю, как и прежде. Я хоть техникум кончил, но работаю инженером. У нас молодые приезжают с институтов, с высшим образованием, но на инженерские должности им так быстро не попасть.
— Молодцы.
— А со здоровьем похуже. Это да. Ноги болят. У нас говорили, хорошо про тебя говорили, будто ты ногами-то как раз и занимаешься. Вот и надумал к тебе поехать: все ж будет какой интерес к моему здоровью. Не чужой ведь дядя.
— Ноги болят… — Опять Федор засмущался. — Рассказывай тогда.
— Вот понимаешь, так-то не болит. Сижу разговариваю — не болит, а вот пойду… И тоже сначала не болит. А шагов пятьдесят пройду — и все. Останавливаться должен.
— Понятно. Ничего хорошего, конечно, черт возьми. Тебе сорок уже есть?
— Перевалил. Сорок один.
— Ноги мерзнут?
— Это да. Сильно мерзнут. Мне этот вопрос уже задавали. И пульса нет.
— Где нет?
— На ногах нет!
— Где на ногах?