И вдруг он слышит, как Леонора, не дождавшись ответа, сама отвечает на свой вопрос:
«Думаю, да. Кстати, я сегодня пообещала Чарли Мейдену, что мы так и сделаем. Я могла бы взять на себя ее расходы, он сказал, что подумает».
У Эдварда чуть не вырвалось «Слава богу!», но он вовремя осекся. Насколько Леонора осведомлена о его сердечных делах с Мейзи, миссис Бейзил, с той же Дольчиквитой, он не знал. Для него это была полная загадка. Он не исключал, что Леонора решила взять в свои руки не только его финансовые дела, но и дела интимные, а это уже было слишком: он возненавидел ее — и, как ни странно, зауважал.
Дело в том, что Леонора, получалось, не напрасно взяла в свои руки его имущественные дела. Подробности своих денежных операций она впервые поведала ему за неделю до их нынешнего разговора. Оказывается, она заработала двадцать две тысячи фунтов на сдаче земли в аренду, и еще семь — на временных постояльцах, которых, по договору, она пустила в поместье жить за ремонт. Кроме того, удачно вкладывая — с помощью Эдварда — деньги в акции, она заработала еще шесть или семь тысяч, которые, в свою очередь, принесут хорошие проценты. По всем закладным она расплатилась, так что за исключением двух Ван Дейков и части фамильного серебра, они ничего не потеряли относительно того времени, когда на их горизонте появилась Дольчиквита и, как прожорливая саранча, едва не разорила их подчистую. Леонора могла гордиться своим достижением. Она разложила перед Эдвардом цифры, он молча смотрел.
Тогда она сказала: «Я думаю, тебе пора покинуть армию и нам вместе вернуться в Брэншоу. Если мы здесь останемся хоть ненадолго, мы потеряем здоровье».
Эдвард по-прежнему молчал.
«Я давно ждала этого дня», — проговорила она беспомощно.
Тут только он нашелся: «Ты совершила настоящий подвиг. Ты потрясающая женщина». Говоря это, он думал о Мейзи Мейден: ведь если возвращаться в Брэншоу, значит, они должны расстаться. Эта мысль была неотвязной. Конечно, им нужно возвращаться домой: Леоноре нельзя больше оставаться в этом гнилом месте.
Леонора добавила: «Я надеюсь, ты понимаешь, что распоряжаться всеми доходами будешь отныне ты сам. Это примерно пять тысяч в год».
Она-то надеялась, что такая радужная перспектива и то обстоятельство, что она стала возможна исключительно благодаря ее трудам, вызовут в нем теплый отклик. Не тут-то было: мыслями он был далеко — с Мейзи Мейден, с которой его скоро разлучат. Он уже видел горы, что их разделяют, — синие вершины, моря, солнечные равнины.
Он уже видел горы, что их разделяют, — синие вершины, моря, солнечные равнины. Вслух он обронил:
«Да, ты очень щедра». Двусмысленная фраза — она так и не решила, благодарность это или издевка.
Разговор этот состоялся неделю назад.
И все последующие дни он взвинчивал себя, представляя, как вскоре лягут между ним и Мейзи высокие горы, необъятные моря, залитые солнцем равнины. Его трясло от этой мысли душными ночами, бросало то в жар, то в холод. Утро не приносило облегчения: тот же жар, та же мука. Ни минуты покоя; внутри у него все переворачивалось; постоянная сухость в горле и, как ему казалось, зловонный запах изо рта.
От Леоноры он старался скрыть свое состояние. Рапорт об увольнении он подал: через месяц им уезжать. Он считал своим долгом поддержать жену, а поддержать он ее мог одним-единственным способом: как можно быстрее сняться с места. Он исполнял свой долг.
Самым ужасным в их отношениях в то время было то, что любое движение Леоноры он встречал в штыки. Она предложила ему снова занять положение хозяина в доме — он воспринял это предложение с желчной злобой: ну да, дутый король, связанный по рукам и ногам. Он решил, что так она собирается разлучить его с Мейзи Мейден. Лежа бессонными ночами, он исходил злобой, так что к утру, казалось, все темные и потайные места в комнате наполняла ненависть. Поэтому и на известие о том, что Леонора предложила мужу Мейзи отпустить свою жену вместе с ними в Европу, он машинально ответил ненавистью — все, что она ни делала, он встречал в штыки. В то время ему казалось, что она жестока в каждом своем поступке, даже если сам поступок по случайности вроде бы и неплох… В общем, ситуация накалилась до предела.
Но вот с океана повеяло прохладой, и ненависть его как рукой сняло. Вернулись былая гордость за жену и уважение к ней. Его самолюбие приятно тешила мысль о том, что он скоро снова будет распоряжаться большими деньгами и что благодаря достатку сможет наслаждаться обществом Мейзи Мейден. Эти факты убеждали его в том, что жена его поступила мудро, настаивая на том, что им следует поэкономить и поджаться. Он расслабился. Временами, идя по палубе с чашечкой горячего бульона для Мейзи Мейден, он даже чувствовал себя безоблачно счастливым. Как-то вечером, стоя рядом с Леонорой на палубе, опершись на перила, он вдруг воскликнул:
«Клянусь богом, ты самая замечательная женщина на свете. Жаль, что мы иногда ссоримся».
Она ничего не ответила, повернулась и пошла в свою каюту. Но с тех пор она гораздо меньше жаловалась на недомогание.
Ну а теперь пора, по-моему, выслушать сторону Леоноры…