— Никак, боярин, ты себя умнее великого князя Ярослава Владимировича мнишь?
— Да боже упаси, государь! Мое дело ратное — саблей махать, да за имением присматривать, чтобы с голоду не опухнуть. А за Русь пред Богом ты отвечаешь, Иоанн Васильевич, на царство помазанник. Тебе решать, какие законы глупы и бесполезны, а какие справедливы и для народа недороги. Тебе решать, как жизнь людскую организовать, чтобы жалобы на твое имя слать нужды не было ни у смерда, ни у боярина. А грамотки эти писарям отдай и кулаком пригрози, чтобы не шалили. Не царское дело в мелочах разбираться, государь. Сядь спокойно, потрать пару месяцев на раздумья да издай закон. Один. Но чтобы людям на несколько веков облегчение принес, как «Русская правда» Ярославова. Чтобы справедливость дома у себя, а не в Кремле столичном найти могли, чтобы в суд, именем твоим творимый, больше, чем обидам своим, верили. А кому из братьев дедову корову отдавать, — глянул он на Алексея Адашева через плечо, — так о том мелкие служки пусть головы ломают. За то хлеб твой и едят.
— Экий ты человек забавный, боярин Лисьин, князь Сакульский, — задумчиво провел пальцем по губам правитель всея Руси. — И дерзок, и льстив в одной речи. В бою отважен, в знании старым мужам, что весь век мудрые книги учат, уроки давать способен. Откель столь много разного в тебе одном собралось?
«Тебе бы Интернет сюда в келью, — почтительно склоняя голову, подумал Зверев. — Ты б тоже всяких знаний да теорий быстро нахватался».
— Благодарю за слово доброе, государь.
— Благодарю за слово доброе, государь. Боюсь, не по заслугам похвала. Советы давать легко. Но одно — языком болтать, а иное — за слова свои отвечать. Не моя ведь подпись, твоя под законами стоять будет. Тебе решать, что за указы под именем твоим в веках будущих останутся.
— Понятно. Ты еще и скромен не по годам. Ладно, быть посему. Носи на плечах свою буйную голову, дерзкий боярин. Слова твои желчью исходят, однако же и яд порой лечит. Обмыслю твой совет, обмыслю. — Иоанн поворошил груду свитков на одном из сундуков. — В одном ты воистину прав: самому мне этого всего не одолеть.
— Дай людям суд, государь, и не придется судить самому. Дай им закон, и не придется искать справедливости.
— Ты повторяешься, княже. Ступай, мне нужно подумать.
На улице выяснилось, что время уже сильно перевалило за полдень. В желудке после царского угощения сосало и даже изредка причмокивало. Что же касается лошадей — то их своему гостю боярин Кошкин не оставил. Видимо, оттого, что по Кремлю ездить верхом запрещалось и за такую вольность его побратим мог легко угодить к себе же в кутузку. Ну а где искать скакунов за воротами — Андрей просто не знал. Вот и пришлось порядком отвыкшему от пеших прогулок князю вымерять столичные улицы «своими двоими». Хорошо хоть, мощеные — ноги в грязи не вязнут. И это после долгой литургии, да еще вежливого стояния в царских покоях. Когда же по левую руку он увидел трехэтажный бревенчатый домик с жареным цыпленком на вывеске, все обстоятельства сошлись воедино, и Зверев повернул к гостеприимно распахнутой двери, вошел в харчевню и уселся в углу на обитую начесанным войлоком скамью, с наслаждением вытянув ноги под стол.
Тут же появился чубатый рыжий паренек:
— Чего боярин желает?
— Меду хмельного желает и поесть чего-нибудь… О-о, елки, совсем забыл, что пост сегодня! Чего там на Ивана кушать можно?
— Стерлядку на пару, колбаски ветчинные, цыпленок жареный. Со своего подворья, каженный день новых, живых еще подвозим. Посему парной…
— Пост же сегодня!
— А он не круглый, — моментально пояснил служка. — Ножом резать не станем, шею свернем. И кушать его руками не зазорно.
— Живой еще?
— Живой.
— Тогда не хочу. Ждать долго придется, пока запечете. Колбаски неси и рыбу. Только не на пару, а печеную.
— А мед нести?
— Нести. Мед не вино, его в пост можно.
— Сию минуту, боярин.
Служка исчез, и на его месте обнаружился одетый в зеленый кафтан с накладными карманами немец.
— Барон Тюрго! — изумленно вскинул руки Андрей. — Вот уж кого не ожидал увидеть, так не ожидал. Какими судьбами тебя занесло в этот кабачок? Только не нужно сказок о случайностях. Половина Москвы видела, что я стоял сегодня на литургии рядом с царем, и весь двор — как Иоанн Васильевич пригласил меня в свои покои.
— И не подумаю, князь, — не дожидаясь приглашения, опустился за стол датский посланник. — Мой повелитель, как я уж сказывал, ищет вашей дружбы, князь. Минул год, как мы не виделись, и лишние двести талеров, надеюсь, вам не помешают?
— Король Кристиан решил одарить меня снова? — Зверев усмехнулся. — Вот уж не ожидал…
— Какой король Кристиан? — поморщившись, отвернул голову гость. — Забудьте этого безумца! Вы представляете, в очередном порыве бешенства он приказал согнать почти всех жителей острова Фюн в порт и продал первому проезжему торговцу в рабство! Это оказалось последней каплей, народ Дании восстал.
Народ Швеции, едва Стокгольм достигло известие о бунте, объявил о выходе из унии, и Дании трех королевств больше не существует. Зато есть королевство Швеция, на трон которого ступил король Густав Ваза, сын Эриха Юхансона, убитого во время стокгольмской кровавой бани. Именно от его имени я и хочу…
— Постой, дорогой барон, — поднял палец князь Сакульский. — Так что там случилось с добрым королем Кристианом?