Лучина погасла.
Родька сбросила на пол остальные журналы и снова улеглась на своей койке. Ну, ведь не могли они сами собой тут появиться. Кто-то подложил их сюда. Зачем? Это такая шутка что ли? Когда все соберутся на ужин, задам вопрос, какому идиоту пришло в голову подсунуть мне это. Ужин… Ужин… А когда ужин… Впрочем позовут когда будет ужин… А сейчас можно поспать… Хотя… Ужин… Черт так ноет в животе когда очень хочется кушать. Но ведь сейчас не хочется кушать. Отчего заныло? Но только не в животе… Ниже… Холодный ком такой…
Родька резко встала и, разозлившись, стукнула себя кулаками по коленям. Что это еще такое? Она нащупала в старом пуфике у койки новую лучину и спички. Зажгла. Взглянула на разбросанные журналы. Может их пойти в печку бросить? Это ведь они покоя не дают. Это ведь из-за них сейчас не уснуть. Потому что очень хочется их все перелистать и как следует разглядеть, что там делают эти голые люди. И как это вообще…
Она собрала все журналы и запихала их под койку. Оставив один, который принялась с особым тщанием разглядывать.
И тут в ее ящик постучали. Родька нервно захлопнула журнал и сунула его под матрац.
— Кто там?
Дверь открылась, и в ней показался огромный оранжевый кролик, которого она называла Кенни.
Кролик протиснулся в ее жилище и следом Ваффен, держащий его в руках.
— Вот. Пришил. — Эстонец улыбнулся, и щеки его густо покраснели. — Как обещал…
— Спасибо. — Родька кивнула и, приняв зайца, усадила его рядом с собой. Затем взглянула на Ваффена. Он не уходил. А она очень хотела, чтобы он поскорее ушел. Ведь ее ждало содержимое этих красочных журналов.
А парень чесал голову и явно что-то хотел сказать, но не решался.
— Ты чего, Вафик? — спросила она с некоторым раздражением и, борясь с искушением сказать «уходи поскорее».
— Слушай, Родька. Тут, вот какое дело. — начал он, опуская взгляд. — Лето не наступит никак. А потом осень. Потом зима. Первые зимы мы пережили еще как-то. Но сейчас становится еще холоднее… И тучи не расходятся никак… И жрачку доставать все труднее. И меньшее…
— Да я в курсе, зайкин. — Фыркнула Родька. — А чего ты сказать-то хотел?
— Я уйти собираюсь. На юг. Вот… К Астрахани поближе. Там тепло. Растительный корм. Да и войны, наверное, меньше было, чем тут, у границы. Вот… Я это… Пойдем со мной, Наташа.
Она вздрогнула. Впервые за черт знает какое время ее назвали по имени. Как это… Трогательно? Нет. Странно.
— Зачем? — настороженно и тихо произнесла она.
— Так я же сказал…
— Саныч что-нибудь придумает.
Вас же тут семь мужиков. Неужто не справитесь?
— Так вот… Слушай. Ты ведь взрослеешь. Понимаешь? Это раньше ты ребенком была. А теперь ты… У тебя вон… грудь появилась… Извини что я так прямо…
Она снова вздрогнула и почувствовала, как между лопаток проступила капелька холодного пота и покатилась вниз, но еще выше талии впиталась в одежду. Какая жалость… Она так приятно ласкала позвоночник и, так хотелось, чтобы она катилась за копчик… Черт да что это такое со мной?.. И почему он заговорил про грудь… Чертовы картинки из журнала… Как же они теребят мозги и заставляют ныть этот холодный комок…
— А мужики эти… Они уже по-другому на тебя смотреть начинают. Я заметил. — Продолжал Ваффен. — Они скоро… Они захотят… Как бы это сказать…
— Трахнуть меня? — она выпучила на него глаза и при этом сделала невероятно невинное выражения лица.
Теперь вздрогнул Ваффен. Он даже шаг назад сделал.
— Ты это… Ты же маленькая совсем и такие вещи… — пробормотал он.
— А ты? — прямо в лоб спросила Родька.
— Я?! Нет что ты! — протестующее воскликнул он. — Я же говорю ты еще маленькая… Ребенок совсем… Я нет… Я надежный…
— Тогда зачем ты меня зовешь?
— Ты не подумай. Я просто переживаю за тебя… Ну и я самый молодой тут… Ну и… Потом… Когда ты совершеннолетней станешь. Вдруг… Ну там… Чувства появятся… Но до того ни-ни! У меня даже в мыслях такого нет! Я не буду посягать на твою невинность! И я даже притрагиваться не буду!
«Это пока Саныча рядом не будет, который башку за это открутить может», — подумала Родька.
— Слушай, Вафик, ты же не сейчас собрался уходить?
— Ну… Не прямо сейчас конечно… А что?
— Я подумаю над твоими словами. Хорошо? Спасибо за то, что переживаешь за меня. Хорошо? И за Кенни спасибо. А сейчас можно я посплю? Я меня голова что-то побаливает. Я ведь взрослой становлюсь, — она ухмыльнулась. — Женские дела, знаешь…
— А… Ну да… — он попятился к двери. — Конечно… Но ты имей ввиду…
— Конечно зайкин.
Ваффен ушел. Родька облегченно вздохнула.
— А не ты ли мне эти журналы подсунул? Или нет? На невинность мою покушаться не будешь… Притрагиваться не будешь… Тогда зачем ты мне нужен…
И она в нетерпении вытянула из-под матраца глянцевый журнал.
* * *
— Что Клим, опять хреново? — спросил Жиган, усевшись на пол рядом с койкой своего друга.
— Да… Язва, мать ее… — вздохнул лежащий на боку и поджавший к себе колени Клим.
— Нда… — Жиган покачал головой и ухмыльнулся. — Вот скажи честно, это того стоило?
— О чем ты?
— Я о язве твоей. Стоила твоя преждевременная свобода того, что ты сейчас так загибаешься?
— Да что ты несешь я не пойму? — Клим уставился на Жигана.