Акции — как предпочтения в выборе галстука: не может пожилой человек повязать галстук с модным узором, яркий или широкий. Не нося такой галстук, он может не получить сулимых им выгод, зато благополучно избежит опасности, которая вполне реальна, веди он себя по-другому.
С 35-го года Сева[15] в течение десяти лет японцы, как и американцы, постепенно научились определять возраст человека по тому, какими акциями он владеет. Со временем некогда высоко котировавшиеся на рынке акции теряли свое достоинство и превращались практически в «темных лошадок». И обычной стала ситуация, когда производитель деталей для транзисторных приемников регистрировал годовой объем продаж» в миллиард иен, и акции стоимостью пятьдесят иен начинали стоить тысячу четыреста иен.
Озабоченный достоинством акций, Хонда тем не менее никак не интересовался выгодой, которую может принести земля.
В 29-м году Сева[16] стало очень выгодным строить дома, которые потом сдавали внаем американцам, вблизи американской военной базы в Сагамихара. Тогда дороже стоило строительство, чем земля. Хонда по совету своего консультанта, не интересуясь домами, купил в том месте десять тысяч цубо незастроенной земли по цене триста иен за цубо. Сейчас она стоила семьдесят-восемьдесят тысяч за цубо, земля, которая обошлась ему когда-то в три миллиона иен, поднялась в цене до семисот пятидесяти миллионов.
Конечно, это следовало бы назвать счастливой случайностью: были земли прибыльные, были и неприбыльные. Но все-таки ни один цубо не подешевел. Теперь ему было жаль, что он в свое время не взял половину того леса в горах, за который получил триста шестьдесят миллионов.
Погоня за деньгами давала удивительный жизненный опыт. Стоило Хонде подумать, что будь он посмелее, мог бы увеличить свое состояние в несколько десятков раз, как тут же приходила мысль о том, что он не лишился состояния именно благодаря тому, что придерживался надежных способов, и ему оставалось думать, что путь, по которому он шел, самый удачный. Но слабое сожаление и недовольство все-таки оставались. Эти ощущения сталкивались с тем, что можно было бы назвать недовольством по поводу собственного характера, поэтому появление в некотором роде нездоровых эмоций было неизбежно.
Хонда приобретал душевное равновесие, когда, соглашаясь с тем, что это невыгодно, защищал принцип деления состояния на три части, так как это был его собственный взгляд на вещи.
То был принцип старого капитализма, почитавший триединое божество. В этой последней надежде на возможную гармонию со свободной экономикой было что-то священное. Она же символизировала уравновешенность и непомерное достоинство джентльменов, с каким они относились к народам колоний, страдавшим от первобытных неустойчивых монокультур.
Существовали ли еще подобные вещи в Японии? Пока не изменится налоговая система, пока различные предприятия не вернутся к управлению, основанному на собственном капитале, пока банки не перестанут требовать в залог под кредиты землю, весь этот огромный заклад — территория Японии, невзирая на все классические законы, не перестанет расти в цене. Этот рост остановится только тогда, когда остановится развитие экономики или когда появится правительство из коммунистов.
Прекрасно зная все это, Хонда считал, что верен старым призракам стабильности и надежности. Он застраховал жизнь и считал себя глупым защитником стоимости денег, стоимости, которая с каждым днем падала. По-видимому, у него сохранились давние иллюзии по поводу системы золотого стандарта, связанной со временем, в котором так бурно жил Исао.[17]
Мечты о прекрасной гармонии, родившиеся под влиянием учений о либерализации экономики, давно исчезли, но и диалектическая неизбежность марксистской экономики тоже оказалась весьма ненадежной. Вещи, гибель которых была предсказана, продолжали жить, вещи, развитие которых было предсказано (в общем-то развитие шло), превратились в совсем другие. Для чистых понятий места не оставалось.
Это было так просто — верить в то, что мир катится в пропасть, в двадцать лет Хонда, наверное, так и полагал, но нельзя было не считаться с тем фактом, что мир не может рухнуть, если человек, как по катку, скользит по его поверхности к смерти. Кто станет скользить по льду, зная, что тот треснет? Или человек, зная, что лед никогда не треснет, потеряет от скольжения всякое удовольствие? Проблема в том, проломится ли лед тогда, когда ты по нему скользишь, а у Хонды время было уже ограничено.
И даже в отпущенное ему время проценты и разного рода прибыль понемногу будут расти.
Люди считают, что таким образом состояние постепенно увеличивается. Реально оно увеличится лишь в том случае, если удастся догнать процент повышения цен. Однако этот рост, изначально опирающийся на принципы, противоположные жизненным, может существовать лишь за счет постепенного разрушения того, что принадлежит жизни. Увеличить процент — это все равно что позволить термитам грызть время. Постепенный рост доходов, где бы то ни происходило, сопровождается скрежетом, с каким термиты добросовестно грызут время.