…Тору, обхватив колени руками, клевал носом, для себя он уже принял решение, но считал, что вежливее будет подождать, пока начальник не получит полного удовлетворения от собственных усилий, приложенных, чтобы убедить Тору, и только потом сказать «да».
Тору в который раз порадовался тому, что вообще не предается мечтам. Он зажег для начальника палочку против москитов, но комары все-таки налетели и один укусил Тору в ногу. Зуд от укуса подействовал на него как сияние взошедшей луны. Он рассеянно подумал, что нужно будет вымыть руки, ведь он чесал ногу.
— Да ты совсем спишь. Ничего странного, ведь у тебя была ночная смена. Ох, уже половина двенадцатого. Долго я у тебя просидел. Ну, что скажешь? Хорошая история, верно? Ты ведь согласен? — начальник, поднимаясь, тяжело оперся о плечо Тору.
Теперь Тору наконец продемонстрировал, что проснулся от грез:
— Да, хорошая.
— Ты согласен?
— Да, согласен.
— Вот спасибо! Теперь я, как бы вместо родителей, буду вести все переговоры, хорошо?
— Да, прошу вас.
— А мне очень жаль терять такого способного работника, как ты, — добавил начальник. Он здорово выпил и не мог вести машину, поэтому Тору сходил за такси и проводил начальника домой.
15
На следующий день Тору тоже был свободен от дежурства: он сходил в кино, побывал в порту, где смотрел на корабли. Его смена опять начиналась завтра с девяти утра.
Прошло несколько тайфунов, и уже в конце лета небо впервые покрылось по-настоящему летними облаками. Тору думал: «Наверное, здесь, на сигнальной станции это мое последнее лето», и движение облаков как-то особенно притягивало взгляд.
Вечернее небо было великолепно. Над морем, за грядой облаков в божественной неподвижности застыла грозовая туча.
Бледно-оранжевая, внушавшая трепет туча в верхней части была разорвана на отдельные облака. Ее мощные мускулы то тут, то там принимали оттенок стыдливо-розового цвета, небо за ее спиной было торжественно голубым, а облака — то темными, то сверкавшими, словно тетива лука.
Эта туча была самой большой, а множество других, поменьше, грядой тянувшихся далеко в открытое море, по какому-то странному закону перспективы ступенями спускались все ниже и ниже в океане прозрачного воздуха. Иногда Тору казалось, что облака жульничают. На самом деле, скорее всего, гряда постепенно снижавшихся облаков, имитируя законы перспективы, просто обманывала зрение.
Некоторые облака, выстроившись отрядом белых глиняных солдат, темным смерчем устремлялись ввысь. Другие, почти потерявшие форму, были окрашены в розовый цвет. Цвет облаков постепенно менялся: в нем появились бледно-алый, желтый, лиловый тона, и вслед за этим потускнела и грозовая туча. Переведя туда взгляд, Тору увидел, что на сиявший белизной божественный лик легла серая печать смерти.
16
Хонда выяснил, что Тору родился в 29-м году Сева[12] двадцатого марта: если Йинг Тьян умерла позже, то его предположения теряли всякий смысл, поэтому он всячески пытался уточнить это, задействовав все свои связи, но время шло, и неизвестность оставалась, так что он вплотную занялся процедурой усыновления.
От сестры-близнеца Йинг Тьян Хонда слышал только, что Йинг Тьян умерла «весной», и очень жалел, что не уточнил дату. Хонда запросил американское посольство, узнал там адрес сестры, которая уже вернулась с мужем в Америку, снова и снова посылал туда письма, но от нее не было ни слуху ни духу. В конце концов он обратился к приятелю яз Министерства иностранных дел, отправили запрос в японское посольство в Бангкоке и получили ответ, что этим вопросом занимаются, после чего ни звука.
Можно было бы не считаться с расходами, но, страдая старческим нетерпением и изрядной скупостью, Хонда спешил только с усыновлением и перестал выяснять дату смерти Йинг Тьян. Ему это стало в тягость.
Тогда, в 27-м году Сева,[13] нервная система Хонды, которого увлекал классический принцип деления состояния на три части, была молодой и гибкой.
Ему это стало в тягость.
Тогда, в 27-м году Сева,[13] нервная система Хонды, которого увлекал классический принцип деления состояния на три части, была молодой и гибкой. Теперь, когда классическая точка зрения рухнула, Хонда, напротив, настаивал на ней и рассорился по этому поводу со своим консультантом по имущественным вопросам, который был младше его на пятнадцать лет.
За прошедшие двадцать три года его состояние увеличилось по меньшей мере в пять раз и составляло один миллиард семьсот восемьдесят миллионов иен. Полученные им в 23-м году Сева[14] триста шестьдесят миллионов иен без остатка были разделены на три части по сто двадцать миллионов и вложены в землю, ценные бумаги и банки. Вложенные в землю капиталы увеличились в десять раз, ценные бумаги увеличили капитал в три раза, банковские вклады уменьшились.
Хонда, как и те джентльмены с широкими отложными воротниками, которые играют в бильярд в клубах английского типа, предпочитал устойчивый доход. Он был склонен скорее презирать спекуляции, как в те времена, когда быть джентльменом значило владеть «достойными, надежными» акциями компаний «Токё-кайдзё», «Токё-дэнрёку», «Токё-гасу», «Кансай-дэнрёку». Все эти акции, которыми он особенно не интересовался, увеличили вложенный в них капитал втрое, и благодаря прибыли в пятнадцать процентов налог, которым облагались его доходы, даже не заслуживал упоминания.