К лишениям я себя подготовил; однако чего я совершенно не ожидал, так это встретить в сравнительно малозначительной части Китая такую красоту и разнообразие. Прелесть этой земли успела очаровать меня, едва я вышел на палубу, чтобы проследить за тем, как выгружают мой чемодан. От увиденного захватывало дух.
Бледно-голубое небо висело над городом, где преобладали красные, золотые и белые цвета, — причудливое чередование старинных китайских пагод и современных европейских построек. Но даже новомодные здания в сказочном освещении приобретали какое-то удивительное очарование, поскольку были сооружены из местных пород камня, в котором поблескивали частицы кварца. Над гаванью, где многие торговые общества имели дочерние предприятия и склады, господствовали европейские строения; мачты с флагами двадцати различных западных государств поднимались по холму вверх, к раскинувшемуся там городу; наименования торговых фирм, написанные на их родных языках, часто повторялись тут же китайскими иероглифами; все это светилось черным, серебряным, багряным.
Китайские служащие в просторных развевающихся одеждах с трудом проталкивались среди потных, почти голых кули, среди британских и китайских полицейских, солдат и европейцев в белых костюмах, моряков из дюжины различных стран. Все они смешивались в толпе вполне непринужденно и без видимых признаков взаимной неприязни, в одно — как мне, новичку в этих краях, показалось — огромное фантастическое поле игроков в регби.
Как только я покинул корабль, меня тотчас же взял на буксир китайский мальчонка с косичкой; он проводил меня сквозь толпу, привел для меня рикшу и так усердно принялся усаживать меня и устраивать мой багаж, что плетеное ивовое сиденье закряхтело. Я вложил в его протянутую руку чаевые — довольно умеренные, как мне показалось, однако мальчик выглядел чрезвычайно обрадованным, поскольку широко улыбнулся и несколько раз поклонился, приговаривая «благослови бог, благослови бог», после чего по-китайски растолковал рикше, что я желаю быть доставленным в отель, рекомендованный компанией морских перевозок как лучший в Вэйхае.
Рикша дернулся и двинулся вперед. Лишь несколько минут спустя я с удивлением обнаружил, что мою повозку тащит хрупкая девушка никак не старше шестнадцати лет. Провозя меня по оживленным узким улочкам города, она развивала значительную скорость. Таким образом, я добрался до отеля за двадцать минут, где девушка меня и высадила.
И снова деньги были приняты с восторгом, граничащим с эйфорией, и тогда мне пришло на ум, что я, вероятно, чересчур великодушен и что в Шаньдуне хватит совсем незначительной суммы, чтобы довольно долга вести жизнь среднего китайца.
Отель был лучше, чем я мог надеяться, сервис — превосходным, а обстановка — довольно современной. Приятные комфортабельные комнаты выходили в экзотический китайский садик, полный изящных маленьких статуй, роскошных пестрых цветов и листвы двадцати различных оттенков зеленого. Все это чрезвычайно напоминало картину кисти не лишенного фантазии художника-символиста. Цветы источали душистый аромат, особенно сильный утром и вечером. Электрическая вентиляция (приводимая в движение током недавно построенной станции, принадлежащей также отелю) охлаждала помещения, жалюзи на окнах позволяли избегать близкого знакомства с особо крупными насекомыми. Мне было жаль, что я проведу в отеле лишь короткое время.
На следующее же утро после прибытия я нанес визит британскому консулу, молодому Шнезелю, отпрыску одной из лучших британских семей. Несколько расслабленный и франтоватый, он производил такое впечатление, будто Китай и все китайское надоело ему до смерти; однако его советы показались мне разумными. К тому же он познакомил меня с одним из местных коммерсантов, который постоянно предпринимает торговые поездки в глубь провинции и готов за заранее оговоренную сумму сопровождать меня до самой Долины Утренней Зари.
Этот высокий, немного сутулый китаец средних лет держался с величайшим достоинством и умел даже в простом хлопчатобумажном костюме самого обычного покроя производить такое впечатление (во всяком случае, у меня), что далеко не всегда был обыкновенным торговцем. Я непроизвольно подумал о европейских аристократах, в стародавние времена промышлявших торговлей и авантюрами. Действительно, вскоре выяснилось, что мистер Лу Кайфон чрезвычайно хорошо владеет французским и английским, сносно — немецким, может объясниться на испанском и голландском. Я также узнал, что он порядочно знает японский. Кроме того, он довольно много читал на всех этих языках и куда лучше был подкован по части литературы, чем я (за исключением английской). Он рассказывал, что был воспитан одним европейским миссионером, который передал ему немало из своих знаний; однако я нашел это объяснение недостаточным. Тем не менее, вынужденный к вежливости, я не стал доводить до его сведения мое мнение. Я считал его либо утратившим свою честь аристократом (возможно, из Пекина) или младшим сыном какой-нибудь знатной, но обедневшей семьи. Придворные интриги маньчжуров и их приверженцев были теперь слишком хорошо известны, и вполне могло статься, что какое-то время он играл в Пекине значительную политическую роль, но потерпел поражение и скрылся. Что ж, если он желал сохранять в тайне свое прошлое или местонахождение, меня это совершенно не касалось. Я испытывал только облегчение от того, что мне предстоит путешествовать в обществе образованного человека, говорящего по-английски почти так же бегло, как я сам (я уже начал было мучиться вопросом, как в дебрях Китая буду объясняться с проводником, ибо мои познания в кантонском диалекте, мягко говоря, никогда не были обширными).