Существовали стратегические разработки, согласно которым нам надлежит разделить наш флот на несколько частей, но Гуд высказывался против, поскольку верил, что шансы наши будут куда больше, если мы сконцентрируем силы. Кроме того, он был готов пожертвовать чем угодно ради монстра, которого мы тащили на буксире (или же ради его содержимого). У меня сложилось такое впечатление, что он действительно пожертвует всем, лишь бы мы доставили таинственное чудище в Нью-Йорк.
В этом флоте не было ни одного корабля, рядом с которым «броненосцы» моего времени не показались бы карликами. Они были вооружены длинноствольными корабельными орудиями, способными выдать настоящий град выстрелов за то время, какое понадобилось бы кораблю моего времени для производства одного-единственного выстрела; скорость этих судов достигала девяноста узлов, а маневрировали они так легко и быстро, как самые легкие крейсеры. Хватило бы двух кораблей Гуда, чтобы показать небо в алмазах всему нашему доброму старому британскому морскому флоту. Флот Гуда имел только таких кораблей сотню; кроме того, пятьдесят подводных боевых лодок и почти семьдесят огромных воздушных судов (которые, со своей стороны, были снабжены легкими воздушными шлюпками, вполне боеспособными; те покидали материнский корабль, наносили быстрый удар по врагу и снова уходили под облака, скрываясь в безопасное место). Кроме этой внушительной силы, составляющей ядро армии, нас сопровождал десяток более мелких судов, множество сухогрузов, перевозивших сухопутные «броненосцы», пехоту, пушки и торпеды — словом, то были все оставшиеся целыми боевые корабли различных народов, принимавших участие в войне.
Если бы я верил в дело государства Ашанти, то я, несомненно, ощущал бы гордость при виде этого великолепного флота, выступившего ранним утром 23 декабря 1907 года из Рейкьявика — черно-красный ковер на сером поле зимнего моря. Рваные тучи то и дело затягивали грандиозную сцену, и когда я стоял на ахтердеке «Дингисвайо» и слышал звук корабельных сирен, отдающийся вдали, меня преисполняло благоговение. Где еще, так спрашивал я себя, могла собраться подобная силища? И как мог Господь, если он действительно существует, вообще допустить, чтобы смертными было создано такое могущество?
В это мгновение мне казалось, что меня вырвали из моего мира для того, чтобы я смог пережить наяву видение Армагеддона «Армагеддон — место последней битвы на исходе времен, перед концом света. По одной из версий, это слово обозначает «гору у города Мегиддо» на севере Палестины, с которым связаны важные сражения ветхозаветной эпохи. Иногда Армагеддон — обозначение самой битвы.» — и что самое удивительное: я воспринимал это как привилегию.
Думаю, тогда-то я и подумал в первый раз, что Провидение избрало меня именно для того, чтобы я смог участвовать в бесконечной череде альтернативных версий конца света; что я обречен снова и снова проживать гибель человечества и вновь и вновь искать дорогу в тот мир, где человек научился обуздывать свои порывы, приводящие к самоубийственным войнам — и, вероятно, проклят никогда ее не найти. До сих пор еще я не вполне понимаю, почему описываю мои приключения, но может статься — в надежде на то, что они, если кто-нибудь их прочтет, послужат хорошим уроком для человечества, до сих пор занятого лишь приготовлением собственной погибели.
Но, как я уже прежде говорил, я не принадлежу к числу людей вдумчивых, обращенных внутрь своей души. Вскоре мои мысли вновь обратились к внешним, более насущным сторонам моего положения.
Было примерно четыре часа пополудни Рождества 1907 года, когда показался австрало-японский флот. Двигаясь в сумерках с юго-юго-востока, корабли быстро приблизились к нам, остановились и тут же открыли огонь.
Битва еще не развернулась вполне, когда сгустилась ночь. В воздухе висел тяжелый дым, и шум сражения оглушал. Над нашими головами воздушные силы вели кровавую борьбу; вокруг огромные пушки сеяли ослепляющую смерть; если вдруг неожиданно наступала пауза, одна или две секунды тишины и мрака, то меня охватывал холодный, ничем не объяснимый ужас, ибо я тут же приходил к убеждению, что все кончено, что самый мир уничтожен и солнце никогда больше не встанет.
В воздухе висел тяжелый дым, и шум сражения оглушал. Над нашими головами воздушные силы вели кровавую борьбу; вокруг огромные пушки сеяли ослепляющую смерть; если вдруг неожиданно наступала пауза, одна или две секунды тишины и мрака, то меня охватывал холодный, ничем не объяснимый ужас, ибо я тут же приходил к убеждению, что все кончено, что самый мир уничтожен и солнце никогда больше не встанет.
Благодаря беспроволочному телеграфу Гуд был в состоянии руководить битвой с борта «Чаки», который колыхался в облаках где-то высоко над нами, и я постепенно начал понимать, что он создает защитный «вал» вокруг содержимого таинственного монстра, возвышающегося среди нашего соединения. Хотя «Дингисвайо» находился поблизости от центра столкновения, он не сразу был затянут в водоворот событий, но нетерпеливо ждал приказаний открыть огонь по врагу. Мы стреляли, когда получали приказ, в небо, целясь в один из австрало-японских воздушных кораблей. Те отвечали бомбами и направленным огнем, однако ни один выстрел нас не задел, и ни один не пробил нашей сверхпрочной стальной обшивки.