Все время, пока он таскался за нею следом, всем своим видом он выражал очевидную в принципе идею, что на самом?то деле она ничуть в нем не нуждается. Сперва по негласному соглашению он прокладывал ей путь в толпе. Потом оказалось, что с этой функцией вполне справляется ее алое платье. Тут Кеннет и вовсе заскучал. С какой стороны ни глянь, он выходил нахлебником у бабы. Самолюбие его было стерто в порошок. Что было бы с ним, когда бы он узнал, что ее харизма останавливает лошадей на полном скаку?! Аранта сочувствовала ему, но не слишком искренне. Мужчины как класс и так присвоили себе слишком много привилегий. Кеннет по?прежнему боготворил Рэндалла, хотя, как подозревала Аранта, сам навевал королю не слишком приятные чувства. Никому не по душе напоминание о долгах. А Кеннет был к тому же еще и напоминанием о поражении. Незначительном, но весьма досадном для того, кто поражений не терпел. Правда, сам Кеннет нипочем бы не догадался, какое впечатление он производит на того, за кого был счастлив умереть. Рэндалл был не из тех, кто позволил бы читать себя кому попало.
К тому же ей почти не удавалось поймать его взгляд. Это производило неприятное впечатление, раз за разом заставляя вспоминать его последние слова, обращенные к ней перед тем, как его поволокли на операционный стол, и размышлять, сколько в них было истинного чувства. Он сказал, что ненавидит ее. Почему?то это ее задевало. Хотя не настолько, чтобы не ощущать себя… ну, если не счастливой, это было бы сказано слишком сильно, но вполне у дел и на своем месте. Единственным чувством, которое Аранта питала к Кеннету аф Крейгу, была оглушительная жалость. Совсем не то, что желал бы вызывать к себе молодой мужчина, если, разумеется, ему хочется так называться. Иногда ей приходило в голову, что он ненавидит ее в том числе и за жалость. Во всяком случае, в ее глазах эта причина выглядела вполне уважительной.
— Отвезешь барахло… сам знаешь куда. — Она носком башмака потрогала узел у своих ног. — Потом возвращайся. Только забрось по дороге меня во дворец.
Кеннет послушно перегнулся с козел, и она передала ему ключ.
Королевский дворец Констанцы вызывал у Аранты чувства, какие принято называть смешанными. Вообще?то он ей не нравился. Высокомерное мрачное строение, темный и тесный лабиринт, заставлявший ее чувствовать себя бабочкой?однодневкой. Он, как тлен, приглушал все, даже самые яркие краски. Даже золото казалось под его сводами старым, тусклым, осклизлым.
Он, как тлен, приглушал все, даже самые яркие краски. Даже золото казалось под его сводами старым, тусклым, осклизлым. Даже ее красное платье выглядело линялым и пыльным. И только королевское черное, в какое с ног до головы рядился Рэндалл, было здесь на своем месте. В этом смысле хуже был только собор, но в собор можно было не ходить, пренебрегая общественным мнением. Она и не ходила, легкомысленно полагая, что в этом мире есть только два существа, чье мнение следует иметь в виду, и она сама — одна из них. Однако было что?то такое, что тянуло ее приходить сюда еще и еще, от чего сердце ее замирало, как у ребенка. Какое?то смутное неудовлетворенное ожидание, которое заставило ее согласиться на предложение Рэндалла занять несколько комнат в одном крыле и пользоваться ими как своими, хотя по своим средствам она вполне могла купить дом. Она даже не ночевала ни разу под другой крышей.
Не сопровождаемая никем, она поднялась по всем этим бесчисленным лесенкам, выполнила все обязательные повороты на площадках — она могла сделать это с закрытыми глазами. Стража салютовала ей, как военачальнику крупного ранга, и она чувствовала себя при этом так, словно могла прихлопнуть любого из них, как муху, и больше о нем не вспоминать. Она могла сделать то же самое и с персоной более высокого ранга. Главным в этом деле было то, чтобы они сами об этом знали.
Какая высокая и неимоверно тяжелая дверь! Однако всякий раз, открывая ее, Аранта стыдилась прибегнуть к посторонней помощи, хотя здесь всегда дежурили двое дюжих молодцов. Точно так же, как и одевалась она всегда сама. Наверное, потому, что все это для нее было личным делом. Ну, может, еще и потому, что привыкла сама со всем управляться. Оказывать помощь, а не нуждаться в ней, и уж тем более не претендовать на нее. Ну и еще потому, что пользовалась у Рэндалла привилегией Входа Без Доклада. У Веноны Сарианы такой не было.
Как всегда, в кабинете было жарко натоплено, но свечи не горели. Мутный свет пасмурного дня сочился сквозь оправленные в свинец стеклянные шарики высокого узкого окна, запотевшие от конденсированной влаги. Рэндалл, стоявший у окна, показался ей Лордом Ноября. Аранта любила ноябрь. Он почему?то казался ей месяцем начала свободы, временем, когда начинается жизнь для себя, без обязательств. В голову ей пришла нелепая мысль, что Рэндалл стоит так, замерев в неподвижности, как золотая статуя, уже довольно давно. Иногда ей даже приходило в голову, что он стоит так всегда, когда она его не видит. Широкие плечи и тонкая талия, и тот особенный наклон головы, который не смог бы скопировать никто, даже если бы очень старался. Завершенная линия скулы вполоборота. Любая признанная красавица Констанцы готова была вырезать Аранте печень только за то, что она каждый день может с ним разговаривать. Возможно, в их глазах этого было достаточно для счастья.