Молодец, Марк, что не падаешь духом, твое упорство осмысленных поисках восхищает.
Ондин хихикает с подружками в баре, и Ари кричит им:
— Быстрее! Они все уже вывалились — Жан-Жорж и остальные! Марк следует за ними на холод. Тридцать подонков — отбросы, жалкие развалины — извергнуты на площадь Мадлен. Обряд этот называется у них «ночной поллюцией».
Перед входом в клуб Жан-Жорж с дюжиной безвестных приспешников распевают «Потрогайте письку соседки», стоя на крышах сверкающих спортивных автомобилей. Бедняга владелец кабриолета «порше» — откидная крыша его любимца дефлорирована острыми каблуками.
И тут провокатор Жан-Жорж восклицает: «В атаку!» Собравшиеся воспринимают его команду как руководство к действию — так что ответственность за последовавший разгром целиком и полностью ложится на него. Вандалы в вечерних костюмах не знают пощады: витрины «Ральфа Лорена» и «Маделио» разбиты и опустошены. Сработавшая сигнализация только раззадоривает погромщиков. Рубашки в пластиковых пакетах летают по воздуху, как тарелочки «фрисби». Марк пополняет свою коллекцию галстуков в горошек — по самой низкой цене. Жан-Жорж хватает коробку с позолоченными запонками, бросает их, чтобы сорвать вешалки охапку нижних юбок. На подходах к предместью Сент-Оноре страсти все еще кипят, но, поскольку никто не предложил следующего «политического шага, последние бунтари отступают: гораздо веселее пинать ночами все подряд тачки, запаркованные на улице, слушая сладкую музыку противоугонных сирен.
Один из светских хулиганов ухитрился даже написать в почтовый ящик у Люка Картона. Вот уж анархизм так анархизм, причем акробатический! Марк попытался вообразить чувства растерянных девушек, которые получат завтра любовные письма, благоухающие мочой, налоговых инспекторов, разглядывающих чеки подозрительно желтого цвета, вонючие почтовые открытки. Мочиться в почтовые ящики — возможно, это последний летний революционный поступок. «Да здравствует эпистолярное хулиганство!»
В сущности, нет никакой разницы между обитателем из Нейи-сюр-Сен и жителем Во ан-Велен, разве что первый обожает второго. А теперь Жан-Жорж и его фаны карабкаются на строительные леса вокруг церкви Мадлен — ей поправляют фасад. На табличке написано: «ГОРОД ПАРИЖ РЕСТАВРИРУЕТ СВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ». По мнению Марка, на Мадлен не хватает кариатид, чтобы выдержать натиск толпы, хотя трубчатые конструкции держат удар. Чертовское проворство бурлит в крови у людей, хорошо принявших на грудь! За семь секунд они оказываются на крыше псевдогреческого храма наполеоновской эпохи и решают выпить там пивка. Вид с крыши открывается феерический. Париж похож на свой собственный зыбкий план, в масштабе 1:100. Если бы Гулливер (или Кинг-Конг, или Годзилла) наведался сюда, он раздавил бы в лепешку дома, как сласти из глазури. Жан-Жорж стоит над бездной, глядя на Бурбонский дворец.
— Смотрите! Вот там, прямо по курсу, — юг, Африка! Слева — русские, справа — америкашки. Первые дохнут от голода, вторые — от зависти, а третьи — от несварения желудка. В каждом порту бывшего СССР стоит атомная подводная лодка, готовая взлететь на воздух. Мафия правит США с тех пор, как убила Джона Кеннеди. Весь мир страдает, вакцины против этого мерзостного СПИДа никто так и не придумал, а мы тут тратим жизнь на всякую херню! Лишь бы потрахаться… Я ненавижу вас, шайка пидоров! Да еще и пиво теплое, как моча!
С этими словами Жан-Жорж роняет вниз бутылку, она пробивает лобовое стекло «роллс-ройса», который тянет на буксире малолитражка, как назло, именно в этот момент пересекающая площадь. Матье Кокто охватывает приступ неукротимого смеха, и он блюет на прохожих, издавая мерзкие пронзительные крики.
Жан-Жорж, больше всего похожий на записного онаниста, увлекающегося чтением медицинской энциклопедии, продолжает свой обличительный монолог.
— Да вы взгляните на себя, уроды! Сборище беспонтовых шлюх, вот кто вы такие! Бесполезные существа! От вас воняет! Возьмем, к примеру, ее… Он тычет пальцем в баронессу Труффальдино:
— У тебя что, зеркала дома нет, вобла ты сушеная? ЧЈ ты сюда приперлась, мумия восьмидесятилетняя? Старая кошелка, кровь небось только из носа-то и идет?
— Заткнись, жалкий педоимпотент! Насрать мне на тебя! Давай подставляй задницу — флаг тебе в руки! Спидоносец! Самовлюбленный червяк! Мешок со спермой! Прокаженный обрубок! Да ты моим дерьмом и голову мыть недостоин! Старушка сваливает. Тем лучше: исторгнутый бабой поток ругани остужает Жан-Жоржа. Слово берет Ари:
— Эй, босяки, въезжаете, куда попали? Мы на КРЫШЕ МИРА! Здесь сбываются все мечты! Достаточно сказать, кем вы хотите стать! Желания сыплются градом:
— Я бы хотел стать родинкой Синди Кроуфорд.
— А я — сиськами Клаудии Шиффер.
— А можно попкой Кристи ТЈрлингтон?
— Вишенкой Шерилин Фенн!
— А я на всех на вас положил: я УЖЕ И ТАК — спираль Кайли Миноуг, тампакс Ванессы Паради, геморроидальная шишка Лин Рено и клитор Аманды Лир! Я — червь, пожирающий внутренности Марлен Дитрих!!! Ученики хорошо усвоили стиль Жан-Жоржа.
Ледяной ветер поднимает воротники курток. Желудочный сок стынет. Посреди Парижа, на крыше исторического памятника, замерзает банда молодых безумцев. Среди них девушки и парни, а еще те, кто никак не определится.
Ледяной ветер поднимает воротники курток. Желудочный сок стынет. Посреди Парижа, на крыше исторического памятника, замерзает банда молодых безумцев. Среди них девушки и парни, а еще те, кто никак не определится. Никто еще не устал настолько, чтобы остановиться. Ари извлекает на свет божий пакет с маслянистой травкой, подтверждая печально известный каламбур Жан-Жоржа: «Ночью все шишки серы».