— Идет. «Summertime» — моя любимая песня, а вы… напоминаете плохую копию Уильяма Херта.
Она обнимает его и, глядя прямо в глаза, шепчет хриплым голосом слова песни: «Oooh your dad is rich and your ma is good looking / So hush little baby don't you cry… «
На таком расстоянии Марк проникает в мысли фотографини. Ей тридцать семь лет, детей нет, шесть месяцев сидит на диете, никак не может бросить курить (поэтому у нее такой хриплый голос), страдает аллергией на солнце, накладывает слишком много тонального крема и бесполезного маскирующего карандаша от кругов под глазами. Из-за бесплодия у нее затяжная депрессия, а потому она слезлива сверх меры.
— Итак, — нарушает молчание Марк, — я удостоился чести танцевать медленный танец с модным фотографом. Не хотите взять меня в топ-модели?
— Да нет, вы для меня щупловаты. Займитесь своим телом, а потом приходите ко мне. Впрочем, мода — вообще не ваш конек. У вас слишком здоровый, нормальный вид.
— Такой гетеросексуальный… такой банальный… Ну, вперед — оскорбляйте меня!
Мы уже говорили, что Марк всегда первым ржет как ненормальный над своими остротами, наводя ужас на окружающих? Нет. Ладно, но все так и есть. Смотри-ка, Жосс поменял пластинку.
— Эй, а Жосс-то поменял пластинку, — говорит Ондин. — Еще один медляк. Что это, Элтон Джон?
— Да, «Candle in the wind» — гимн Мерилин Монро и голливудским фотографам. Пригласите меня снова?
Ондин кивает:
— Похоже, у меня все равно нет выбора.
— Верно, если вы мне откажете, я напишу во всех журналах, что вы — лесбиянка.
Сорокалетние женщины возбуждают Марка. В них есть все — и опыт, и задор. Матери-сводницы и робкие девственницы в одном флаконе. Они просто потрясны — им дали шанс всему вас научить!
— Вы приятель Жосса Дюмулена?
— В свое время мы немало вместе выпили, это объединяет. Все кончилось в Токио пять лет назад.
— Я хотела бы сделать его портрет. Я сейчас готовлю выставку портретов знаменитостей со сгущенным молоком на щеках, подвешенных на большом шкиве. Можете с ним поговорить?
— Думаю, это великолепное предложение его несомненно заинтересует.
Но зачем вам это?
— Выставку? Чтобы показать, как тесно связаны фотография, сексуальность и смерть. Разумеется, я упрощаю, но в целом идея именно такова. Марк записывает на очередном желтом листочке: «Для демонстрации аксиомы Трех Зачем иногда оказывается достаточно одного зачем, если у подопытного изможденное лицо, замкнутый характер и тюлевое платье». Американская пятнадцатиминутка подходит к концу. Фаб, зажатый, на манер сэндвича, между Ирэн де Казачок и Лулу Зибелин, танцует медленный танец. Клио проснулась, пригласила на танец Уильяма К.Тарсиса III — праздного богатенького наследника с голосом кастрата — и вновь заснула у него на плече. Ее нижняя губа подрагивает в желтых бликах софитов. Ари, приятель Марка (разработчик видеоигр для Sega), предупреждает его:
— Берегись Ондин, она у нас нимфоманка, террористка!
— Знаю, зачем, ты думаешь, я пригласил ее на танец?
— Нет-нет, я вам не позволю! — восклицает фотографиня. — Это я вас пригласила!
Ари был бы похож на Луиса Мариано, родись тот в Бронксе. Он танцует рядом с ними. Как только Жосс объявляет об окончании американской пятнадцатиминутки, он набрасывается на Ондин.
— А теперь моя очередь! Отказывать запрещается. Марк не настолько собственник и слишком ленив, чтобы протестовать. Лицо фотографини лишено всякого выражения, глаза ее пусты. Если она ломает комедию, то заслуживает «Оскара» за Лучшее Изображение Безразличия В Кино. It was nice to meet you , — бросает на прощанье Марк и исчезает не оборачиваясь.
Ари и Ондин наверняка уже забыли о нем. На вечеринках ничто не имеет права задерживать внимание дольше пяти минут: ни разговоры, ни люди. В противном случае вам угрожает нечто худшее, чем смерть: скука. На верхнем ярусе Клио совершенно расклеилась. Очевидно, в ее крови еще гуляет «эйфория». Представьте себе Клер Шазаль в платье из латекса в ремейке «Экзорсиста» и получите полное представление о разыгрывающейся сцене. Все столпились вокруг Клио. Она кричит — «I love you» и сжимает бокал для шампанского с такой силой, что хрусталь разлетается в пыль. Руки залиты кровью, из них торчат осколки. Она навсегда потеряна для хиромантов.
— ALO-O-ONE! Я ТАК ОДИНОКА! ТАК ОДИНОКА! Увидев Жосса рядом со своей подружкой — пресс-атташе, — Марк понимает: Клио, очевидно, накрыла эту парочку в кабинке диджея, когда они, стоя на карачках, выбирали, какой диск поставить следующим. Он бросает Клио:
— Дюмулино — полный козел! Тебя бросили? Да я стою десяти таких, как он! Когда трахнемся?
— Спасибо, пока обойдусь, — всхлипывает Клио. Тогда Марк хватает бутылку «Джека Дэниелса» и поливает на руки Клио, чтобы продезинфицировать раны. (Он, видать, чуть-чуть не доучился на спасателя.) Вопль Клио секунд на двенадцать заглушает рев 10000 ватт звуковой аппаратуры. Она выдает супернабор английских ругательств, перестает плакать, зеваки расходятся, и Марк во второй раз за вечер уволакивает за собой Клио, держа ее за прелестное обнаженное запястье.
Музыка: «Sweet harmony» в исполнении группы «Beloved» Let's come together Давай кончим вместе