Начал он с вопроса, как мне понравилось какое-то из соседних зданий после реставрации.
Я так и не понял, что за здание он имеет в виду, и отделался общими словами. Но господину Смеянову, как выяснилось, и не нужны были ответы, он относился к тому типу людей, которых я называю глухарями. Густав Карлович разливался, именно как токующий глухарь, совершенно не обращая внимания на то, слушают его или нет. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, рассказывал он довольно любопытные вещи.
— Представляете ли вы тогдашнюю ситуацию в Средиземноморском бассейне? О, это вам не сегодняшние конфликты, когда по каждую сторону баррикад люди готовы договариваться и вопрос только в цене, а на горизонте всегда маячит ООН с подразделениями «голубых касок»! Не-эт… Тогда были совсем другие представления о войне. Ненависть копилась поколениями, и все участники конфликта готовы были идти до конца, сражаться до полного уничтожения противника. Да и как они могли бы договориться, если по одну сторону были османы с их мусульманской непримиримостью, а с другой — византийцы, чуть более цивилизованные, но не менее фанатичные в вопросах веры? А издали за этим котлом наблюдал Рим, выгадывая, как бы снять пенку пожирнее. Правда, обвинять Рим в бездействии сложно — шансов у Византии все равно не было. А у Фомы Палеолога не было особого выбора после падения Константинополя. Ну не бежать же в Сербию, к старшей дочери и ее мужу, чтобы влачить жалкое существование на задворках мира? Можно было, конечно, податься в сохранившую византийскую веру Русь. Но про наши земли тогда было мало что известно, и, думаю, Фома просто испугался. В результате он выбрал Рим. Вечный город напрашивался как самое близкое и надежное убежище, ведь Фома должен был думать не только о себе, но и о детях. И, естественно, о царской Либерии…
— Простите?
— Либерии — так в те времена называли библиотеки. Фома вывез с собой в Рим часть царской библиотеки Константинополя. Знаменитое собрание древних и редких книг, свитков, табличек, папирусов — в общем, все письменные источники знаний, хранимые со времен египетских фараонов.
— Хм… Любопытно… Неужели в такой момент старик думал о каких-то книгах?
— Каких-то? О нет! Тут вы, молодой человек, глубоко заблуждаетесь! — Густав Карлович воздел палец к потолку и многозначительно произнес: — Более восьмисот книг, многие из которых уже тогда существовали в единственном экземпляре, вот что такое была царская библиотека Константинополя! Представляете, что это значило для мира, который еще не знал печатного станка?
— Э-э-э… Мне это как-то трудно представить, не довелось в те времена жить. — Я вспомнил слова Игоря о синхронии и только головой покачал. Это что же, теперь даже случайные знакомые будут мне читать лекции о древних книгах? Или… Я исподтишка присмотрелся к Густаву Карловичу. Нет, он явно не человек Тени, даже если бы он скрывал это, я бы почувствовал. Но это еще ни о чем не говорит. На свете полно обычных людей, работающих на теневиков, осознанно или нет. Теневой облик господина Смеянова тоже ничего конкретного мне не сообщил, хотя его трудно было назвать приятным. В Тени старичок обзавелся головой большой ящерицы — судя по непрерывно меняющейся окраске чешуи, это был хамелеон. Не особо привлекательно выглядит, но, насколько я знаю, хамелеоны — вполне безобидные существа.
С другой стороны, живя в Москве, привыкаешь к странным людям. Если уж быть объективным, то почти все мои знакомые и друзья — люди более чем странные. У каждого из нас свои тараканы в голове, которых мы не только не стремимся вывести, но, напротив, холим и лелеем, гордимся ими, поскольку в нашем кругу быть «нормальным» просто неприлично. Так что странноватый Густав Карлович с его неожиданной лекцией по истории Византии вполне вписывался в рамки того сумасшедшего мира, который мы выстроили вокруг себя.
И все же я не мог отделаться от мысли, что обаятельный господин Смеянов не случайно оказался за моим столиком…
«Фокс, у тебя разыгралось воображение, — рассудительно произнесла Хайша. — Этот болтун, нахватавшийся обрывков знаний, и мне действует на нервы, но это не повод в чем-то его подозревать. Это уже паранойя!»
«Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят», — ответил я Хайше бородатым анекдотом.
— По нынешним временам цена любой книги из той библиотеки… нет, я даже не могу назвать приблизительную цену такого раритета! — продолжал кудахтать Густав Карлович. — «Лестерский кодекс» Леонардо да Винчи был продан за двадцать четыре миллиона долларов! А ведь в Либерии были книги гораздо старше! Речь может идти о сотнях миллионов долларов!
Господин Смеянов уставился на меня, ожидая, видимо, восторженных комментариев. Я воздержался. Мне как-то трудно представить даже миллион долларов. Такая сумма для меня — некое абстрактное понятие, вроде бесконечности Вселенной. То есть я, конечно, знаю, что Вселенная бесконечна, но представить этого не могу — фантазии не хватает.
Честно говоря, Густав Карлович мне порядком надоел. Если даже он подсел ко мне специально и завел разговор о Либерии с какой-то целью, он слишком долго раскачивался. В такой ситуации иногда полезно выбить человека из темпа — заставить догонять или ждать. Да и время свидания с Катей приближалось. Я демонстративно посмотрел на часы, изобразил приличествующее случаю огорчение из-за того, что приходится прервать интересную беседу, и помахал рукой, привлекая внимание официантки.