Софья умолкла, борясь с подступившими слезами. Фома, с каменным лицом выслушав гневный монолог, вздохнул, обнял дочь за плечи.
— Пойдем.
Фома, с каменным лицом выслушав гневный монолог, вздохнул, обнял дочь за плечи.
— Пойдем. Ты уже достаточно взрослая, пора тебе узнать, зачем мы здесь и чего ждем. Я уже стар: Создатель может призвать меня в любой момент, а Андрей слишком молод и глуп, он ценит только внешнее… так что мое дело придется продолжать тебе.
— Не говорите так, отец! Вы проживете еще многие годы!
— Может, и так. Все в руках Господа…
Они спустились в подвал, прошли между полками, заставленными свертками и кульками с различными припасами, между мешками с мукой и бочонками с вином. По подвалу шныряли многочисленные кошки, и Софье казалось, что их мордочки хранят какое-то таинственное выражение. Фома передал дочери масляную лампу, обхватил один из бочонков и рывком сдвинул его в сторону. Под бочонком оказалась крышка люка. Ухватившись за кольцо, Фома откинул ее, открывая уходящую во тьму лестницу.
— Не бойся, здесь неглубоко.
Он первым спустился вниз и помог сойти путающейся в длинном платье Софье. Это тайное отделение подвала оказалось совсем небольшим — одной лампы вполне хватало, чтобы полностью его осветить. Вдоль стен стояли простые деревянные сундуки — без украшений, резьбы или кованых наугольников и петель. Казалось, они вырублены из сплошных деревянных колод. Над головой Софьи раздался шорох: вздрогнув, она обернулась и увидела несколько лазов, из которых выглядывали любопытствующие кошки.
— В городе меня из-за этих кошек ославили блаженным. — Фома усмехнулся и провел рукой по крышке ближайшего сундука, — На самом же деле я просто не могу позволить мышам и крысам прикоснуться к нашему семейному сокровищу…
— Так вы все-таки вывезли ее? — У Софьи захватило дух от понимания того, что находится в сундуках. — Но почему вы скрывали ее все это время?!
— Потому что ты права: латиняне действительно безумны, Рим развращен, ты еще так юна, а Андрей — слабый глупец… Нас бы не оставили в покое и в конце концов нашли бы способ отнять библиотеку. Когда пришлось покидать родину, я отобрал самые ценные книги, и верный человек тайно доставил их в Рим. Все это время мне приходилось изображать при дворе папы жалкого попрошайку, вымогая деньги на содержание семьи, хотя продажа всего нескольких книг из этих сундуков могла обеспечить нам безбедную и независимую жизнь. Но их нельзя продавать, дочка. И не только потому, что об этом сразу узнает Сикст и наложит руку на наше достояние. В этих сундуках — будущее нашего рода. Твое будущее.
— Я не понимаю…
— Ты сокрушалась, что я не позволил тебе выйти замуж по протекции Виссариона. Но кого он предлагал? Забудь о них и не печалься. Ты была бы обречена на прозябание в каком-нибудь княжестве или королевстве, которое можно за день пересечь верхом на хорошем скакуне.
Нет, не такой судьбы желаю я для своей дочери. Ты — наследница Византийской империи, в твоих руках средоточие великой мудрости и величайшая драгоценность этого мира. Я знаю, ты и раньше, будучи ребенком, любила читать. Поэтому хочу, чтобы ты, соблюдая тайну, изучала книги и свитки, что мне удалось привезти с нашей несчастной родины. Я верю, однажды знания, которые ты почерпнешь, возвеличат тебя на удивление всему миру…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Как приятно, когда дома тебя кто-то ждет!
Правда, эта сентенция не относится к полутораметровому жизнерадостному поросенку в черепашьем панцире… ну, в общем, к Ми-ми это точно не относится! Я поморщился, потирая коленку, ушибленную о панцирь чжуполуна.
Помимо чжуполуна в конторе меня ждали Женька и Паштет.
Да и то, сказать про эту парочку «ждали», будет некоторым преувеличением. Если сидевшая на диване девчонка все же на секунду оторвалась от ноутбука и приветственно кивнула мне, то кот лишь приоткрыл один глаз, потянулся и, отвернувшись к стене, продолжил спать.
— Что, дружище, — посочувствовал я радостно виляющему хвостом Ми-ми, — не слишком насыщенный выдался день? А почему, скажи на милость, тебя еще не забрали?
— Его хозяин звонил, — ответила за чжуполуна Женя, продолжая смотреть в монитор. — У него какие-то дела и он просил подержать Ми-ми-у нас еще один день… Кстати, постель с утра надо застилать.
— Утром мне было не до того. И вообще, заходить в чужую спальню невежливо! Я так привык жить и…
— Да мне ваще-т по фиг, — прервала мой нравоучительный монолог девчонка. — Просто это чудище забралось на твою кровать и все там изорвало. Белье, одеяло и еще мелочь какую-то.
Я заглянул в свою комнату. М-да…
— Ну и зачем, скажи на милость, ты это сделал?
Ми-ми, крутившийся все это время у меня под ногами, радостно хрюкнул и бросился к чудом уцелевшему на спинке стула полотенцу.
— Вообще-то я спрашивал «зачем», а не «как», — вздохнул я, наблюдая за кружащимися в воздухе обрывками, — В энциклопедии ничего не говорилось о ненависти вашего брата к постельному белью.
Чжуполун снова хрюкнул с явно вопросительной интонацией и немедленно опроверг мое предположение, вцепившись довольно внушительными клыками в тапки.