10 час. 19 мин
Они хотят, чтобы мы чувствовали себя виноватыми. Но виноватыми в чем? Я не отвечаю за то, что сделала моя страна, чтобы стать великой. Ни за рабство негров, ни за геноцид индейцев, ни за дикий либерализм — это же не я, парни, я пришел гораздо позже! Все, что я сделал, — это родился здесь, у Хозяев, но я-то не хозяин. Все, чем я управляю, — это мое агентство по торговле недвижимостью. Конечно, я продавал квартиры дороже, чем они того стоили. Не могу не признать: все торговцы недвижимостью — мошенники; они продают вам нечто такое, чем вы никогда не будете владеть. Вы что, не понимаете, что на земле вам ничто не принадлежит? Что все мы в этом мире — квартиросъемщики? Я торговал воздухом, временными квадратными метрами, за которые людям потом приходилось горбатиться всю жизнь. Задолженность среднего американца достигает 110 % от годового дохода: мировой рекорд! Самое смешное — это молодежь: счастливы, что не надо больше платить за жилье, и при этом будут каждый месяц на протяжении тридцати лет погашать кредит. И где разница? Агент по торговле недвижимостью — это человек, заставляющий других работать, чтобы оплатить то, что принадлежит им только по найму, ибо собственник жилья — это всего лишь пленный квартиросъемщик, должник, который не может переехать в другое место.
ОК, я не агнец, но я и не преступник! Я не заслужил смертной казни. Вряд ли я воплощение Добра, но я никому не хотел Зла. Я грешил, я изменял Мэри, я развелся, сбежал от Джерри и Дэвида, согласен, я далек от совершенства, но когда же за это сжигали живьем? Что я могу поделать, если гватемальские дети работают вместо меня по пятнадцать часов в сутки за нищенскую зарплату? А когда были Хиросима и Нагасаки, я еще вообще не родился на свет, for God's sake! Блин, какое я имею отношение к тому, что происходит в лагерях палестинских беженцев, ко всем этим смуглолицым парням, которые забрасывают танки камнями и с утра до вечера взрывают себя в автобусах, вместо того чтобы ходить на службу, как все люди? Какого хрена, ведь это все далеко и совершенно непонятно. Лохматые бородачи, поедающие песок, сидящие на корточках в своих вьетнамках, с автоматом в руке, и выкрикивающие непонятные, но полные ненависти лозунги. В этих странах слишком много пыли, к тому же они дохнут от жары, конечно, раздражает, когда так жарко, а ты глотаешь насекомых на завтрак и умираешь от жажды, в конце концов либо ты отдыхаешь, либо бьешь кому-нибудь морду, как все.
Кто нанес удар? Арафат? Унабомбер? Ты скажешь, какая тебе разница, кто тебя убил — бен Ладен или Тимоти Маквей, «Аль-Каида» или ку-клукс-клан? Frankly, my dear, I don't give a Saddam! Насилие в природе человека. В принципе культура, религия, общество, цивилизация призваны обуздывать его. Но только в принципе. Сжальтесь над нами. Oh Lord, пожалейте Джерри, Дэвида и Картью Йорстона из Остина, штат Техас. Have mercy on us. А по-арабски, как будет «mercy» по-арабски?
10 час. 20 мин
Гавань — спасительное прибежище для душ, уставших от схваток с жизнью. Необъятный простор неба, подвижные контуры облаков, переменчивые краски моря, вспышки сигнальных огней на маяках словно в единой необыкновенно ясной призме образуют зрелище, которое радует взгляд и никогда не утомляет. Стройные очертания кораблей с полной оснасткой, чуть покачивающиеся на морской зыби, пробуждают в душе стремление к ритму и красоте. И еще, помимо всего этого, существует особый вид таинственного и утонченного наслаждения для того, у кого не осталось больше ни любопытства, ни честолюбия, — лежа на террасе или облокотившись на каменную ограду набережной, наблюдать за суетой тех, кто отплывает или возвращается, кто еще сохранил в себе силу стремиться к чему-то, страсть к путешествиям или обогащению.
Шарль Бодлер. Парижский сплин , 1865. Надо было бы назвать иначе: «Нью-йоркский сплин».
10 час. 21 мин
С тех пор как Дэвид умер, Джерри не отходит от него ни на шаг, плачет, гладит его холодный лоб и закрытые глаза. Я встаю и беру его на руки; бездыханный маленький принц с мягкими волосами. Джерри читает мои мысли; он дрожит от горя. У меня больше нет сил изображать из себя героя. Как говорила администраторша, меня этому не учили. Джерри крепче сжимает мою руку, другой он держит вялую ладошку Дэвида, она свисает и качается в воздухе. Я прижимаю плоть от плоти моей любви к своей потной рубашке. Его личико почернело, как когда он сделал себе индейскую раскраску жженой пробкой летом 1997 года в Йосемитском национальном парке. Лучше все забыть, слишком тяжело на сердце. Пошли, идемте, мальчики, мы выберемся отсюда, сделаем то, что давно надо было сделать: слиняем отсюда все трое, on the road again, adios amigos, hasta la vista baby, окно разбито, взгляни за Окна мира, посмотри, Джерри, это высшая свобода, let's go, нет, Джерри, мой герой, don't look down, пусть твои голубые глаза смотрят на горизонт, на нью-йоркскую гавань, на бессильный танец вертолетов, ты не видел «Апокалипсис сегодня», вы были такие маленькие, как эти убийцы посмели, идемте, мои дорогие, агнцы мои, вы увидите, по сравнению с этим космические горки — чушь собачья, держись за меня крепко, Джерри, я люблю тебя, идем с папой, мы возвращаемся домой вместе с твоим младшим братом, пойдем покатаемся на облаках огня, вы были моими ангелами, и больше ничто нас не разлучит, рай — это быть вместе с вами, дыши глубже, а если боишься, надо просто закрыть глаза.
Мы тоже умеем жертвовать собой.
Перед самым прыжком Джерри посмотрел мне прямо в глаза. Остатки его лица искривились в последний раз. Кровь из носа больше не шла.