А пока что еще не было — ничего, кроме предчувствия. Но счастье придет, в этом он не сомневался. И так же как, имея на руках сильную карту, он поставил бы последнюю унцию золота, — так и здесь он готов был поставить на карту все свои силы и самое жизнь ради предчувствия, что в среднем течении Юкона откроется золото. И вот он со своими тремя спутниками, с лайками, нартами, лыжами поднимался по замерзшему Стюарту, шел и шел по белой пустыне, где бескрайнюю тишину не нарушал ни человеческий голос, ни стук топора, ни далекий ружейный выстрел. Они одни двигались в необъятном ледяном безмолвии, крохотные земные твари, проползавшие за день положенные двадцать миль; питьевой водой им служил растопленный лед, ночевали они на снегу, подле собак, похожих на заиндевевшие клубки шерсти, воткнув в снег около нарт четыре пары охотничьих лыж.
Ни единого признака пребывания человека не встретилось им в пути, лишь однажды они увидели грубо сколоченную лодку, припрятанную на помосте у берега. Кто бы ни оставил ее там, он не вернулся за ней, и путники, покачав головой, пошли дальше. В другой раз они набрели на индейскую деревню, но людей там не было: очевидно, жители ушли к верховьям реки охотиться на лося. В двухстах милях от Юкона они обнаружили наносы, и Элия решил, что это то самое место, о котором говорил Эл Мэйо. Тут они раскинули лагерь, сложили продовольствие на высокий помост, чтобы не дотянулись собаки, и принялись за работу, пробивая корку льда, покрывающую землю.
Жизнь они вели простую и суровую. Позавтракав, они с первыми проблесками тусклого рассвета выходили на работу, а когда темнело, стряпали, прибирали лагерь; потом курили и беседовали у костра, прежде чем улечься спать, завернувшись в заячий мех, а над ними полыхало северное сияние и звезды плясали и кувыркались в ледяном небе. Пища была однообразная: лепешки, сало, бобы, иногда рис, приправленный горстью сушеных слив. Свежего мяса им не удавалось добыть. Кругом — ни намека на дичь, лишь изредка попадались следы зайцев или горностаев. Казалось, все живое бежало из этого края. Это было им не в новинку; каждому из них уже случалось видеть, как местность, где дичь так и кишела, через год или два превращалась в пустыню.
Золота в наносах оказалось мало — игра не стоила свеч. Элия, охотясь на лося за пятьдесят миль от стоянки, промыл верхний слой гравия на широком ручье и получил хороший выход золота. Тогда они впрягли собак в нарты и налегке отправились к ручью. И здесь, быть может, впервые в истории Юкона, была сделана попытка пробить шурф среди зимы. Идея принадлежала Харнишу. Очистив землю от мха и травы, они развели костер из сухой елки.
За шесть часов земля оттаяла на восемь дюймов в глубину. Пустив в ход кайла и заступы, они выбрали землю и опять разложили костер. Окрыленные успехом, они работали с раннего утра до позднего вечера. На глубине шести футов они наткнулись на гравий. Тут дело пошло медленней. Но они скоро научились лучше пользоваться огнем, и в один прием им удавалось отогреть слой гравия в пять?шесть дюймов. В пласте мощностью в два фута оказался мельчайший золотой песок, потом опять пошла земля. На глубине в семнадцать футов опять оказался пласт гравия, содержащий золото в крупицах; каждая промывка давала золота на шесть — восемь долларов. К несчастью, пласт был тонкий, всего?то в дюйм, а ниже опять обнажилась земля. Попадались стволы древних деревьев, кости каких?то вымерших животных. Однако золото они нашли — золото в крупицах! Скорей всего здесь должно быть и коренное месторождение. Они доберутся до него, как бы глубоко оно ни запряталось. Хоть на глубине в сорок футов! Они разделились на две смены и рыли одновременно два шурфа, работая круглые сутки: день и ночь дым от костров поднимался к небу.
Когда у них кончились бобы, они отрядили Элию на стоянку, чтобы пополнить запасы съестного. Элия был человек опытный, закаленный; он обещал вернуться на третий день, рассчитывая в первый день налегке проехать пятьдесят миль до стоянки, а за два дня проделать обратный путь с нагруженными нартами. Но Элия вернулся уже на другой день к вечеру. Спутники его как раз укладывались спать, когда услышали скрип полозьев.
— Что случилось? — спросил Генри Финн, разглядев при свете костра пустые нарты и заметив, что лицо Элии, и без того длинное и неулыбчивое, еще больше вытянулось и помрачнело.
Джо Хайнс подбросил дров в огонь, и все трое, завернувшись в одеяла, прикорнули у костра. Элия, закутанный в меха, с заиндевевшими бородой и бровями, сильно смахивал на рождественского деда, как его изображают в Новой Англии.
— Помните большую ель, которая подпирала нашу кладовку со стороны реки? — начал Элия.
Долго объяснять не пришлось. Могучее дерево, которое казалось столь прочным, что стоять ему века, подгнило изнутри, — по какой?то причине иссякла сила в корнях, и они не могли уже так крепко впиваться в землю. Тяжесть кладовки и плотной шапки снега довершили беду, — так долго поддерживаемое равновесие между мощью дерева и силами окружающей среды было нарушено: ель рухнула наземь, увлекая в своем падении кладовку, и этим, в свою очередь, нарушила равновесие сил между четырьмя людьми с одиннадцатью собаками и окружающей средой. Все запасы продовольствия погибли. Росомахи проникли в обвалившуюся кладовку и либо сожрали, либо испортили все, что там хранилось.