— Вы хотели бы, чтобы я сделал что?нибудь в этом роде? — наконец спросил он.
— Так было бы лучше для людей и для вас, — ответила она уклончиво.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Всю неделю служащие конторы чувствовали, что мысли Харниша заняты какими?то новыми грандиозными планами. Уже несколько месяцев, если не считать сравнительно мелких операций, он почти не интересовался делами. Но теперь он внезапно погрузился в глубокую задумчивость, часами просиживал за своим письменным столом, не двигаясь и не произнося ни слова, или вдруг срывался с места и уезжал в Окленд. При этом видно было, что планы, с которыми он носится, доставляют ему много радости. В конторе стали появляться люди, ни обликом, ни повадками не похожие на тех, с которыми обычно совещался Харниш.
В воскресенье он все рассказал Дид.
— Вы задали мне задачу, — начал он, — и, мне кажется, об этом стоит поразмыслить. И вот я такое придумал, что вы ахнете. Это, как вы говорите, полезное, нужное дело — и в то же время самая что ни на есть азартнейшая игра. Я хочу разводить минуты, чтобы там, где раньше росла одна, теперь вырастали две. Что вы на это скажете? Ну, конечно, немного деревьев я тоже посажу — несколько миллионов. Помните, я сказал вам, что будто бы ездил смотреть каменоломню. Так вот, эту каменоломню я собираюсь купить. И все эти горы я куплю — отсюда до Беркли и в ту сторону до СанЛеандро. Могу вам сказать, что кое?что здесь уже мое. Но покамест — молчок. Я еще успею много купить, раньше чем об этом догадаются. Я вовсе не желаю, чтобы цены подскочили под самое небо. Видите вон ту гору? Она вся моя, все склоны, которые спускаются к Пиедмонту, и дальше вдоль холмов, почти до самого Окленда. И все это пустяки по сравнению с тем, что я собираюсь купить.
Он замолчал и с торжеством посмотрел на Дид.
— И все это для того, чтобы на том месте, где росла одна минута, выросли две? — спросила она и тут же расхохоталась, заметив таинственно?хитрое выражение его лица.
Пока она смеялась, Харниш не сводил с нее восхищенного взгляда: Она так по?мальчишески задорно откидывала голову, так весело заливалась смехом, показывая все свои зубы — не мелкие, но ровные и крепкие, без единого изъяна. Харниш был убежден, что таких здоровых, ослепительно белых и красивых зубов нет ни у кого, кроме Дид, — недаром он уже много месяцев сравнивал ее зубы с зубами каждой попадавшейся ему на глаза женщины.
Только после того как она перестала смеяться, он снова обрел дар речи.
— Переправа между Сан?Франциско и Оклендом работает из рук вон плохо. Вы пользуетесь ею каждый день, шесть раз в неделю, — значит, двадцать пять раз в месяц, итого: триста раз в год. Сколько времени вы тратите в один конец? Сорок минут. А я вас переправлю в двадцать минут. Вот и вырастут две минуты вместо одной. Скажете, нет? Я вам сберегу двадцать минут в один конец. Это выходит сорок минут в день, тысяча минут в месяц, двенадцать тысяч в год. И это только вам, одному человеку. Давайте подсчитаем. Двенадцать тысяч минут — это ровно двести часов. Вот вы и вообразите себе: если тысячи людей сберегут по двести часов в год… это ведь хорошо, как, по?вашему?
Дид только молча кивнула головой; у нее даже дух захватило от грандиозной затеи Харниша, о которой он говорил с таким искренним увлечением, что увлек и ее, хотя она не имела ни малейшего представления, как эта затея может осуществиться.
— Погодите, — сказал он. — Взберемся в гору, а когда мы будем наверху, я вам кое?что покажу, и вы все поймете.
— Взберемся в гору, а когда мы будем наверху, я вам кое?что покажу, и вы все поймете.
По узенькой тропинке они спустились к пересохшему руслу на дне ущелья, миновали его и начали подниматься к вершине. Лошади, скользя и спотыкаясь, с трудом продирались сквозь густые заросли кустарника, покрывавшие крутой склон. Бобу это наконец надоело, и он повернул вспять, сильно толкнув Маб; кобыла боком отскочила в заросли и чуть не упала. Выровнявшись, она всей тяжестью налегла на Боба; ноги обоих седоков оказались зажатыми между лошадьми, и, когда Боб ринулся под гору, Дид едва не вылетела из седла. Харниш одной рукой резко осадил Боба, а другой поддержал Дид. С деревьев на них дождем посыпались сухие ветки и листья. Таких приключений было еще несколько, прежде чем они, запыхавшиеся, но веселые, одолели подъем. Гора, на которую они взобрались, немного выступала вперед от линии хребта, вершина ее была безлесная, поэтому Харниш и Дид могли обозреть почти весь окружающий ландшафт. Вдали, на плоском берегу бухты, виднелся Окленд, по ту сторону бухты — Сан?Франциско; между обоими городами курсировали белые пароходики. Направо лежал Беркли, налево — деревушки, разбросанные между Оклендом и СанЛеандро. А внизу под ними раскинулись фермерские усадьбы и пашни Пиедмонта, волнами спускавшиеся к Окленду.
— Взгляните, — сказал Харниш, вытянув руку и широким жестом обводя окрестность. — Здесь живет сто тысяч людей. А почему бы не жить полумиллиону? Вот где вместо одного человека можно вырастить пятерых. Сейчас я вам все объясню в двух словах. Почему в Окленде не живет больше народу? Потому что плохое сообщение с Сан?Франциско; и кроме того, Окленд спит мертвым сном. А жить в Окленде куда лучше, чем в Сан?Франциско. Вот я и думаю скупить все трамвайные линии Окленда, Беркли, Аламеды, Сан?Леандро и так далее, чтобы у них было одно общее управление, но зато хорошее. Я могу наполовину сократить время, нужное на переправу: построю мол почти до Козьего острова и пущу по заливу настоящие катера вместо этих допотопных посудин. Тогда все захотят жить на этой стороне. Очень хорошо. Людям понадобится земля под стройку. Значит, я первым делом скупаю землю. Сейчас она дешевая. Почему? Да потому, что здесь не город, нет хорошего сообщения, мало трамвайных линий — никто даже не подозревает, что скоро их будет много. Я их проложу. Тогда земля сразу подорожает. Как только люди увидят, что сообщение стало лучше и переправа короче, мои участки пойдут нарасхват.