— Это наше, — заговорил он. — И это только начало. Погоди, увидишь большой каньон, там водятся еноты; а тут, в горах Сонома, — норки. И олени! Вон та гора прямо кишит оленями. И если нам очень приспичит, пожалуй, и пуму можно вспугнуть. И знаешь, там есть одна такая полянка… Нет, больше ни слова не скажу. Сама скоро увидишь.
Они свернули в ворота, где начиналась дорога на глинище, между скошенными лугами, и оба с наслаждением вдохнули ударивший им в лицо запах свежего сена. Как и в тот раз, когда Харниш впервые побывал здесь, жаворонки взлетали из?под копыт лошадей, оглашая воздух звонким пением, а когда начался лес, на испещренных цветами прогалинах их сменили дятлы и яркосиние сойки.
— Теперь мы на своей земле, — сказал Харниш, когда скошенные луга остались позади. — Она тянется через самую гористую часть. Вот погоди, увидишь.
Как и в первый раз, он свернул влево, не доезжая глинища: миновав родничок и перескочив через остатки забора, они стали пробираться лесом. Дид была вне себя от восхищения: у ключа, тихо журчащего среди стволов секвойи, росла новая дикая лилия на высоком стебле, вся осыпанная белыми, словно восковыми, цветамиколокольцами. Но Харниш не спешился, а поехал дальше — туда, где ручей пробил себе дорогу в холмах. Харниш здесь потрудился, — теперь через ручей вела проложенная им крутая, скользкая дорожка для верховой езды, и, переправившись на ту сторону, они углубились в густую тень под исполинскими секвойями, потом пересекли дубовую рощу. На опушке открылось пастбище в несколько акров; травы стояли высоко — по пояс.
— Наше, — сказал Харниш.
Дид наклонилась с седла, сорвала спелый колосок и погрызла зубами стебель.
— Сладкое горное сено! — воскликнула она. — Любимый корм Маб!
Все восхищало Дид, и возгласы радостного изумления то и дело срывались с ее губ.
— И ты ничего не говорил мне! — укоризненно сказала она, любуясь пастбищем и лесистыми склонами, которые спускались к широко раскинувшейся долине Сонома.
— Поедем, — сказал Харниш, и они, повернув лошадей, опять миновали тенистую рощу, переправились через ручей и опять увидели дикую лилию.
Здесь тоже стараниями Харниша была прорублена узенькая дорога; сильно петляя, она вилась вверх по крутому склону. Харниш и Дид с трудом продирались сквозь густую чащу, и лишь изредка сбоку или под ними открывались просветы в бескрайнем море листвы. И как далеко ни проникал их взгляд, он неизменно упирался в зеленую стену, и неизменно над головой простиралась сводчатая кровля леса, лишь кое?где пропускавшая дрожащие лучи солнца. А вокруг них, куда ни глянь, росли папоротники всех видов — крохотные, с золотистыми листочками, венерины волосы и огромные — высотой в шесть и восемь футов. Внизу виднелись узловатые стволы и сучья старых, мощных деревьев, а вверху, над головой, смыкались такие же могучие ветви.
Дид остановила лошадь, словно у нее дух захватило от окружающей ее красоты.
— Мы точно пловцы, — сказала она, — и мы попали в тихую зеленую заводь. Там, в вышине, небо и солнце, а здесь — заводь, и мы глубоко, на самом дне.
Они тронули лошадей, но Дид вдруг увидела среди папоротника цветок кандыка и опять осадила Маб.
Там, в вышине, небо и солнце, а здесь — заводь, и мы глубоко, на самом дне.
Они тронули лошадей, но Дид вдруг увидела среди папоротника цветок кандыка и опять осадила Маб.
Наконец, достигнув гребня горы, они выбрались из зеленой заводи и словно очутились в другом мире: теперь вокруг них стояли молодые земляничные деревца с бархатистыми стволами, и взгляд свободно блуждал по открытому, залитому солнцем склону, по волнующейся траве, по узеньким лужкам белых и голубых немофил, окаймляющим узенький ручеек. Дид от восторга даже захлопала в ладоши.
— Малость покрасивее, чем конторская мебель, — заметил Харниш.
— Малость покрасивее, — подтвердила она.
И Харниш, который знал за собой пристрастие к слову «малость», понял, что она нарочно, из любви к нему, повторила его словечко.
Перебравшись через ручей, они по каменистой коровьей тропе перевалили через невысокую гряду, поросшую мансанитой, и оказались в новой узкой долине, где тоже протекал ручеек, окаймленный цветами.
— Голову даю на отсечение, что мы сейчас вспугнем перепелку, — сказал Харниш.
И не успел он договорить, как послышался отрывистый, испуганный крик перепелов, вспорхнувших изпод носа Волка; весь выводок бросился врассыпную и, словно по волшебству, мгновенно скрылся из глаз.
Харниш показал Дид ястребиное гнездо, которое он нашел в расколотом молнией стволе секвойи; а она увидела гнездо лесной крысы, не замеченное им. Потом они поехали дорогой, по которой когда?то вывозили дрова, пересекли вырубку в двенадцать акров, где на красноватой вулканической почве рос виноград. И опять они ехали коровьей тропой, опять углублялись в лесную чащу и пересекали цветущие поляны и наконец, в последний раз спустившись под гору, очутились на краю большого каньона, где стоял фермерский домик, который они увидели только тогда, когда оказались в двух шагах от него.
Пока Харниш привязывал лошадей, Дид стояла на широкой веранде, тянувшейся вдоль всего фасада. Такой тишины она еще не знала. Это была сухая, жаркая, недвижная тишь калифорнийского дня. Весь мир казался погруженным в дремоту. Откуда?то доносилось сонное воркованье голубей. Волк, всласть напившийся из всех ручьев, попадавшихся по дороге, с блаженным вздохом улегся в прохладной тени веранды. Дид услышала приближающиеся шаги Харниша, и у нее пресеклось дыхание. Он взял ее за руку; поворачивая дверную ручку, он почувствовал, что она медлит, словно не решаясь войти. Тогда он обнял ее, дверь распахнулась, и они вместе переступили порог.