Гуревич . Налить ему немедля! И пропорционально тому, что он здесь сейчас нагородил… Боже мой, Витя!…
Витя (с улыбкой, обаятельней которой не было от Сотворения). Вот, пожалуйста, шахматная фигура, я обмыл ее проточной водой… (Ставит на стол посреди палаты — еще один белый ферзь)
Два белых ферзя рядом — это уж слишком. Многие теряют и остатки своих убогих рассудков.
Прохоров . С шахматами мы потом разберемся… А шашки где?
Витя стыдливо молчит. За дверью слышны каблучки. Это Натали с последним обходом. И, слава богу, она уже слегка первомайски поддатая. Иначе она уловила бы в палате спиртной дух.
Прохоров . Тишина!… Все — по местам! Накрыться с головой!
Натали входит, всем желает спокойной ночи. Поправляет одеяло — у тех, на ком плохо лежит. Присаживается у изголовья Гуревича. Никому не слышные — а может быть, слышные всем ? шепоты и нежности.
Натали (полушепотом). Ни о чем не думай, Лев, все будет хорошо.
Гуревич пробует что?то сказать.
(Прикладывает пальчик к губам) Тсс… Все дрыхнут. В коридоре не души. Адье. Спокойной ночи, алкаши. (Проплывает к выходу, тихотихо прикрывает за собой дверь)
Стук удаляющихся каблучков. Все пациенты разом сбрасывают с себя одеяла, приподымаются в постелях и завороженно глядят на два белых ферзя посреди палаты.
З А Н А В Е С
Акт пятый
Между четвертым и пятым актами — пять?семь минут длится музыка, не похожая ни на что и похожая на все, что угодно: помесь грузинских лезгинок, кафешантанных танцев начала века, дурацкого вступления к партии Варлаама в опере Мусоргского, канканов и кэкуоков, российских балаганных плясов и самых бравурных мотивов из мадьярских оперетт времен крушения Австро? Венгерской монархии.
Поднимается занавес. Все та же третья палата, несколько часов спустя: все выглядит настолько иначе, что глупо и говорить об этом.
Прохоров . Рас?светает!… Ал?леха!!
Алеха . Да, я тут.
Прохоров . Вдарь что?нибудь на своей гитаре, Диссидент! Вдарь по сердцам наших просветленных узников!
Алеха . Пум?пум?пум?пум!
Представление начинается. В нем принимают участие все, даже комсорг Пашка Еремин: где только он успел нализаться, непонятно, ведь ему было отказано даже в граммулечке.
Пум- пум?пум?пум!
Пум- пум?пум?пум!
Я надену платье бело
И весеннее пальто.
Никого я не боюся:
Председатель — мой отец.
Вова .
Председатель к нам спешит,
«Не кручиньтесь, — говорит, ?
Не кручиньтесь, не тужите,
Удобренье положите».
Михалыч .
Дети в школу собирались,
Мылись, брились, похмелялись.
Эх, в бога?душу?мать,
Дайте курочку!
Коля .
Ему уж двадцать лет ?
А он такой дурак!
Ему уж тридцать лет ?
А он такой дурак!
Ему уж сорок лет ?
А он такой дурак!
Ему уж…
Алеха (прерывает его).
Коля водит самолеты ?
Это хорошо.
Вова пысает в компоты ?
Это тоже хорошо!
Прохоров .
А агент из Миннесоты ?
Тоже очень хорошо!
Это, разумеется, выпад в сторону Михалыча, который в это самое время пробует, как сенсансовская плисецкая лебедь, делать ручками фокусы?покусы.
Сей агент, агент прекрасный,
Опрокинув свой бокал,
На груди ее атласной
Безмятежно засыпал.
Хо- хо
Витя со всем своим пузом вступает в пляс, повязав наволочку вместо косынки.
Алеха (подтанцовывает к Вите).
Ай?ай! Ох?ох!
Все готово. Бобик сдох.
Что с тобою приключилось,
Манечка?
Витя (не без кокетства).
Совершенно ничего,
Ровным счетом ничего,
Ничего не приключилось
С Манечкой.
Просто слишком завертелась
Просто слишком захотелось
Съездить в будущем году
В Пизу или Катманду!
Опля!!
Гуревич между тем с тревогой всматривается в полусонного Хохулю. Очень заметно, как тот, и выпив?то всего?навсего граммов сто пятнадцать, клонится к закату.
Гуревич (подходит к нему, тормошит). Хохуля! Для оживления психеи хочешь еще немножко дернуть? Ты меня слышишь?… Не слышит… Передаю по буквам. Хохуля… дернуть… Д — Движение неприсоединения, Дуайт Эйзенхауэр, Девичьи грезы, Дивные бедра, День поминовения усопших… «Д». Следующая — «Е»… Только вот как передать ему «E»?… Подлец Карамзин — придумал же такую букву! Здесь у Кирилла и Мефодия были уже и В, и Х, и Ж… Так нет же, эстету Карамзину этого показалось мало… Стоп, ребятишки!!! — Хохуля не дышит!…
Одни обступают мертвеца, другие продолжают беззаботное буйство.
Прохоров . Вот к чему приводит лечение электрошоком! Вот вам блестящее подтверждение несостоятельности нашей медицины!
Стасик становится у трупа, оттянув подбородок, в позе стерегущего Мавзолей.
Гуревич . Ничего. Ничего неожиданного. Следует вполне полагать на судьбу и твердо веровать, что самое скверное еще впереди.
Прохоров (добавляет). Рене Декарт. И да не будет никто омрачен! Мы отмечаем сегодня вальпургиево празднество силы, красоты и грации! Ха?ха! Танцуют все! Белый танец! Алеха!
Алеха .
Прохоров (добавляет). Рене Декарт. И да не будет никто омрачен! Мы отмечаем сегодня вальпургиево празднество силы, красоты и грации! Ха?ха! Танцуют все! Белый танец! Алеха!
Алеха .
Пум?пум?пум?пум!
Пум?пум?пум?пум!
А я вот все люблю,
А я вот всех люблю:
Дедюктивные романы,
Альбионские туманы,
И гавайские гитары,
И гаванские сигары,
И сионских мудрецов,
И сиамских близнецов…
Уй?йу?йу?уууууй!
(На мотив Чайковского)
Не ходи пощипывать,
Не ходи просма?атривать,
Не ходи прощу?пывать