— Долой Посвященных! — крикнул один мужчина выхватывая меч.
— Долой Убийц, — крикнул другой. Посвященные завопили и побежали. Почти как по волшебству толпа разделилась на две группы. Обнажились мечи. Через секунду жестокая битва, идущая на улицах, захватит и крышу цилиндра.
— Стойте!
Все повернулись к говорящему. Вперед вышел сам Верховный Посвященный. Кучка остальных жрецов жалась позади него. Он величественно шагал через крышу. Ариты и люди Па-Кура расступались перед ним. Это был высокий изможденный человек с ввалившимися щеками и горящими глазами пророка. Это был аскетический фанатик, его костистая рука поднялась к небу.
— Кто бросит вызов в воле Царствующих Жрецов? — крикнул он.
Все молчали. Солдаты расступились еще шире. Даже Па-Кур подчинился. Духовная сила Верховного Посвященного давила, наполняя воздух. Религиозные верования людей Гора, основанные на предрассудках, сильнее цепей — ибо они невидимы. Горцы боятся слова, проклятия — и этого человека они боялись больше, чем тысяч врагов, вооруженных мечами.
— Если воля Царствующих Жрецов такова, — сказал я, — что нужно убить невинную девушку, тогда я бросаю им вызов.
Таких слов еще не слышали на Горе.
Только ветер свистел на крыше Цилиндра.
Верховный Посвященный повернулся ко мне, и вытянул свой худой палец.
— Умри же огненной Смертью, — сказал он.
Я уже слышал о Огненной Смерти от своего отца и Старшего Тэрла — такая судьба, согласно легендам, поражала каждого, кто пренебрегал волей Царствующих Жрецов. Об этих сказочных существах я знал мало, но верил, что нечто в этом роде должно существовать, ведь я был доставлен на Гор высокоразвитой цивилизацией, и понимал, что кто-то действительно засел в Сардарских горах. Я не верил в божественное происхождение Царствующих Жрецов, но знал, что они существуют и знают о происходящем на планете, и время от времени объявляют свою волю. Я не знал, конечно, гуманоиды они или нет, но так или иначе, благодаря своей технике они были богами этого мира.
Сидя на спине тарна, я ждал, не зная, погибну ли я Огненной Смертью, исчезну ли вспышкой голубого пламени, как голубая коробка в горах Нью-Хэмпшира.
— Умри Огненной Смертью, — повторил старик, снова ткнув в меня пальцем. На этот раз его жест был менее величественным, скорее истеричным и отдавал патетикой.
— Вряд ли кто-нибудь знает волю Царствующих Жрецов, — сказал я.
— Я вынес девушке смертный приговор, — дико закричал старик. — Убейте ее! — приказал он аритам.
Никто не двинулся. Тогда, прежде чем кто-нибудь успел остановить его, он выхватил меч из ножен убийцы и бросился к Талене, занеся его обеими руками над головой. Его вера в Царствующих Жрецов явно пошатнулась, глаза наполнились безумием, он что-то вопил.
— Нет! — воскликнул один из Посвященных. — Это запрещено!
Но безумный старик, не обращая не него внимания, занес меч над девушкой. В то же мгновение его как бы охватил голубой туман, и затем, к всеобщему ужасу, он вспыхнул голубым пламенем. Но даже вскрика не вылетело из пылающей массы, только что бывшей человеком, и через минуту пламя исчезло так же таинственно, как и появилось. Ветер сдул с крыши пепел.
Раздался неестественно спокойный голос Па-Кура.
— Это дело решит меч.
Я соскочил с тарна и выхватил меч из ножен. Говорят, Па-Кур — лучший фехтовальщик Гора. Далеко внизу начали стихать крики боя. Посвященные исчезли с крыши.
Один из аритов сказал:
— Я иду с Марленусом.
— И я, — сказал другой.
Па-Кур, не отрывая глаз от меня, указал на них мечом:
— Уничтожьте этот сброд.
Мгновенно люди Па-Кура напали на аритов, но те мужественно встретили атаку. Их было в три раза меньше, чем врагов, но я знал, что они сумеют постоять за себя.
Па-Кур осторожно приближался ко мне, уверенный в своем превосходстве, но, как и следовало ожидать, не желая оставлять мне никаких шансов.
Мы встретились у тела Талены, и наши мечи скрестились раз, другой, третий. Па-Кур, не раскрываясь, сделал выпад, следя, как я своим мечом парирую удар. Он сделал еще одну попытку, и, кажется, удовлетворился результатом. Он стал методично изучать меня, используя меч, как врач использует стетоскоп, прижимая его то к одной области, то к другой. Однажды я резко ответил на его выпад, но Па-Кур легко парировал удар. Пока мы были заняты этими пробами, совершая как бы ритуальный танец, вокруг нас лязгали мечи Убийц и аритов.
Наконец, Па-Кур шагнул вперед за пределы досягаемости моего меча.
— Я могу убить тебя, — сказал он.
Я думал, что он прав, но это могла быть и хитрость, рассчитанная на то, что противник выйдет из равновесия, как шахматный игрок провоцирует противника на ненужный защитный ход и отнимает у него инициативу.
Такая штука в шахматах может пройти лишь раз, но в схватке на мечах она эффективна.
Я ответил ему в том же духе:
— Как же ты можешь убить меня, если я не повернулся к тебе спиной?
Где-то в глубине нечеловеческого спокойствия могло лежать чувствительное тщеславие. Я вспомнил случай с самострелом и диском на Воске. Это тоже было тщеславие.
Огонек раздражения мелькнул в глазах Па-Кура и на его губах появилась язвительная улыбка. Он снова стал приближаться ко мне, но все так же осторожно. Моя ловушка не сработала. Но и его — если это была ловушка — тоже. Если это не блеф, то я скоро это узнаю.