— Я знаю, папа. Джулия была моей настоящей мамой, и Дженни тоже моя настоящая мама.
— Вот видишь, ты уже знаешь это. А если бы не знал, и кто-нибудь рассказал тебе о Джулии, ты бы очень обиделся на нас за то, что мы обманули тебя.
— Вот видишь, ты уже знаешь это. А если бы не знал, и кто-нибудь рассказал тебе о Джулии, ты бы очень обиделся на нас за то, что мы обманули тебя. Теперь понимаешь?
Паоло молча кивнул.
— Кроме того, — продолжал я. — Если бы мы не рассказали тебе правду, то оскорбили бы память Джулии. Она очень любила тебя и хотела, чтобы ты любил и помнил её.
— Папа, — вдруг сказал Паоло. — Сейчас ты тоже заплачешь?
— Нет, что ты.
— А почему у тебя слёзы?
— Это бывает, сынок. Мужчины не плачут, но слёзы у них иногда бывают. — Я поцеловал его в лоб и поднялся. — Спокойной ночи, Паолино. Не засиживайся допоздна.
— Не буду, — пообещал он. — Спокойной ночи, папа.
Я спустился на первый этаж и действительно застал Дженнифер в кухне. Она уже закончила уборку и теперь программировала кухонный автомат на завтрашний день.
— Фи заснула? — спросила она, не оборачиваясь.
— Да, — ответил я, любуясь её стройной фигурой.
Дженнифер никак нельзя было дать тридцать семь лет. Тридцать, ну, на худой конец, тридцать два — не больше. Впрочем, и я не выглядел на свои неполные сорок шесть. Наши гены, пусть и со спящим Даром, весьма успешно противостояли энтропии. Если бы понадобилось, мы смогли бы выдержать ещё и двадцать, и тридцать, и даже сорок лет заключения…
К счастью, этого не понадобится.
— Дженни, — сказал я. — Нам нужно поговорить.
— Сейчас, милый, минуточку. — Она нажала ещё несколько клавиш и задвинула консоль в стол. — Всё, готово. Выпьешь соку?
— Выпью, но не соку, — бодро ответил я и, к удивлению Дженнифер, достал с верхней полки банку растворимого кофе.
Её удивление переросло в изумление, когда я насыпал в чашку с кипятком аж две полные ложки кофе, добавил, не скупясь, сахар, размешал его, а затем вынул из кармана пачку сигарет и закурил.
Дженнифер так и села.
— Эрик! Что с тобой?
— Догадайся, — предложил я.
Глаза её мгновенно расширились:
— Неужели…
— Да, — кивнул я. — Мой Дар полностью восстановлен.
— И… когда это случилось?
— Девять дней назад.
У Дженнифер был такой растерянный вид, словно она никак не могла решиться, что ей делать — броситься мне на шею или стукнуть чем-то тяжёлым по голове. Я решил помочь ей советом:
— Скажи, что я свинья.
— Ты свинья, Эрик! — с чувством произнесла она.
— Признаю и каюсь. Обещаю исправиться.
— Почему ничего не сказал?
— Боялся обнадёжить тебя, а потом разочаровать. До сегодняшнего дня я не мог взять под контроль Формирующие. Как оказалось, я просто должен был вспомнить и восстановить все свои прежние навыки, но я опасался куда более серьёзных проблем.
— Значит, ты решил пощадить меня?
— Нет, Дженни. В любом случае я сказал бы тебе правду, но прежде хотел разобраться, в чём состоит эта правда. Лишь сегодня за праздничным столом я сумел укротить одну Формирующую, и только тогда мне стало ясно, что мой Дар восстановился без каких-либо изъянов.
Дженнифер поднялась, подошла ко мне и вынула из моего рта сигарету.
Мы обнялись и поцеловались.
— Вот за праздничным столом, — заметила она, — как раз и был удобный случай сообщить нам эту радостную весть.
— И дети не смогли бы заснуть от волнения, — возразил я. — Это первая причина, почему я тогда промолчал.
— А вторая?
— Ты, милая. Прежде, чем вызвать отца или маму, я должен поговорить с тобой.
— О чём?
— О нашем будущем. — Я отстранил от себя Дженнифер, забрал у неё сигарету и сделал глубокую затяжку. — Странно. Смешно. Уже больше одиннадцати лет мы живём вместе, у нас есть ребёнок… дети, а я… я боюсь сказать такие простые слова: «Дженни, стань моей женой».
Дженнифер посмотрела на меня долгим взглядом, затем резко отвернулась и выбежала из кухни. Я швырнул окурок в раковину умывальника и последовал за ней.
Она сидела в холле на диване, уставившись задумчивым взглядом в противоположную стену. Я сел рядом и обнял её за талию.
— Дженни, родная. Извини, если я сказал что-то не так. Я имел в виду, что боюсь не твоего согласия, а…
Дженнифер прижала палец к моим губам.
— Я тебя правильно поняла, Эрик. Я знаю, что ты хотел сказать. Просто я… Понимаешь, я много раз представляла наш разговор о будущем, когда мы наконец вырвемся из этого плена. Я представляла его по-разному, и… ты сказал именно то, что я мечтала услышать.
— Значит, ты согласна?
Она посмотрела на меня сияющими глазами:
— Да, согласна… Если ты действительно хочешь.
— Я хочу этого, Дженни, больше всего на свете хочу. Я люблю тебя.
— А как же Софи? Ты уже забыл её?
Я вздохнул и потупился. Эта тема была для нас своего рода табу. Вот уже семь лет, если не больше, мы с Дженнифер ни разу не упоминали имя Софи в наших разговорах. Да и я сам с каждым годом всё реже и реже вспоминал её. Однако…
— Нет, дорогая, — честно ответил я. — Было бы ложью сказать, что я забыл и разлюбил Софи. И я покривил бы душой, если бы стал утверждать, что моя любовь к ней была просто юношеским увлечением. Двенадцать лет я провёл в ожидании встречи с ней. Мысль о Софи помогала мне бороться с безумием. Она стала для меня символом свободы, живым воплощением той цели, ради которой я смог вытерпеть пытку одиночеством и снести все издевательства Александра. Софи и свобода слились для меня воедино; я люблю Софи, потому что люблю свободу. Она всегда будет близким и родным мне человеком. Но ты, Дженни… Ты — самое лучшее, что произошло в моей жизни. Ты не просто скрасила моё одиночество, ты превратила мой ад в рай, а серые и унылые будни — в бесконечный праздник. Из товарищей по несчастью, из вынужденных любовников мы стали дружной семьёй, мы стали единым целым, и теперь я не представляю своей жизни без тебя. Да, я по-прежнему люблю Софи, но я уже не могу представить себя с ней, я не могу представить себя с любой другой женщиной, кроме тебя.